Французский писатель, получивший известность после публикации новеллы «Пышка» (1880). Служил в морском министерстве (1872—1878), работал в министерстве народного образования (1878—1880). С мая 1880 года сотрудничал с газетой «Голуаз». Автор около 300 новелл (первый сборник новелл «Заведение Телье» вышел в мае 1881 года). Автор романов «Жизнь» (1883), «Милый друг» (1885), «Монт-Ориоль» (1886), «Пьер и Жан» (1887—1888), «Сильная как смерть» (1889), «Наше сердце» (1890) и др.
«Тот, у кого в сердце сохранилось пламя галантности последних столетий, тот окружает женщин глубокой нежностью, мягкой, взволнованной и вместе с тем живой. Он любит все, что касается их, что идет от них, любит их самих и все, что они делают. Он любит их туалеты и безделушки, их драгоценности, их хитрость, их наивность, их вероломство, их ложь и их шалости… Он умеет сказать им то, что им нравится, заставить их понять свои мысли и, никогда не шокируя, не задевая их хрупкого и чуткого целомудрия, дать им почувствовать затаенное и сильное желание, которое всегда горит в его взгляде, всегда трепещет на его устах, всегда пламенеет в его жилах… Он готов по первому их зову помогать им, защищать их… Он не просит у них ничего, только немного ласкового расположения, немного доверия или интереса к себе, немного благосклонности или хотя бы вероломного лукавства». Гимн французской галантности заканчивается словами: «Для него женщины – украшение мира». Автор этого гимна – классик литературы Ги де Мопассан, считающийся вместе с тем одним из величайших любовником в современной французской истории…
Ги родился 5 августа 1850 года. Его мать, мещанка из разорившейся семьи, Лора Ле Пуатвен, получила знатное имя благодаря союзу с обольстительным Гюставом де Мопассаном, который тогда еще звался просто Мопассаном. Встретив беспечного гуляку Гюстава, Лора заявила: если он хочет ей понравиться, то должен получить титул. Гюстав добился от гражданского трибунала города Руана права добавить к своей фамилии приставку «де». Лора была женщиной умной, властной, но в то же время нервной. Ги всегда испытывал ее влияние как писатель, она всегда руководила им как человеком. Отец же будущего писателя волочился за красотками и пропадал в игорных домах. Он был настоящим денди. Ссоры между родителями стали вспыхивать сразу после свадьбы. В конце концов в 1862 году родители развелись, что для Ги было страшным ударом.
До того как Гюстав и Лора расстались, они часто приезжали отдыхать в Этрета, деревушку на берегу Ла-Манша. Вода вдохновляла Ги. Вода – это женщина. Женщина – это вода. Всю свою жизнь Ги сопоставлял воду с женщиной.
Летом 1868 года отели Этрета были переполнены. Ги внимательно рассматривает купальщиц. Позже он напишет: «Лишь немногие женщины способны выдержать испытание пляжа. Именно здесь можно полностью их оценить от щиколотки до груди!»
В один из вечеров подросток повстречал некую Фанни де Кл., парижанку, наслаждавшуюся прелестями Этрета. Она была хороша, смешлива, благоухала отличными духами. Мальчик желал ее, и глаза его говорили об этом. Он преподнес Фанни стихи… Вечером мальчик с затаенной надеждой отправился к красотке. Очутившись в саду, он услышал взрыв хохота и похолодел от ужаса: Фанни со смехом декламировала стихи юного воздыхателя. Этого издевательства он никогда не простил другим женщинам…
В октябре 1869 года Ги де Мопассана зачислили на факультет права в Париже. 19 июля 1870 года Франция объявила войну Пруссии, и Ги ушел в армию. Он получил назначение во 2-й интендантский отдел Гавра, но поначалу его отправили в Руан военным писарем.
20 марта 1872 года Мопассан поступил в Париже на службу по снабжению флота, но вскоре он понял, что служба в министерстве такая же кабала, что и военная служба. Он продолжал писать рассказы. В качестве строгого наставника выступал друг его матери выдающийся писатель Гюстав Флобер, автор непревзойденной «Мадам Бовари».
В свободное время Ги устремлялся к Сене. Река была полной противоположностью служебному кабинету. Это было счастьем: и девушка, всякий раз другая, и верная лодка, и старые друзья… Ги был отличным гребцом. Отпуск он проводит в Этрета, у моря. Уже будучи известным писателем, Ги говорил: «Много я видел забавных вещей и забавных девиц в те далекие дни, когда занимался греблей. Я служил, у меня не было ни гроша; теперь я человек с положением и могу выбросить на любой свой минутный каприз крупную сумму. Как просто, как хорошо и трудно было жить – между конторой в Париже и рекой в Аржантейе или Буживале…» Здесь он обрел персонажей своих новелл.
Например, реальность и выдумка в рассказе «Мушка» переплетены теснейшим образом. В одной из речных походов Мопассан соблазнил хрупкую девушку, которую все звали Мушкой. Она стала рулевой лодки и подружкой пятерых членов экипажа. Все шло прекрасно до тех пор, пока не выяснилось, что «рулевая» собралась подарить ребенка пяти папашам. Впрочем, общий мушонок – плод воображения писателя, но все остальное – истинная правда.
В марте 1877 года Мопассан отправил своему другу Роберу письмо, в котором сообщал, что болен и лечится ртутью и йодистым калием. «У меня сифилис, наконец-то настоящий, а не жалкий насморк… нет, нет, самый настоящий сифилис, от которого умер Фрациск I. Велика беда! Я горд, я больше всего презираю всяческих мещан. Аллилуйя, у меня сифилис, следовательно, я уже не боюсь подцепить его». Медицина того времени была еще беспомощна и старалась закрывать глаза на недуг, поразивший Доде, Малларме, Тулуз-Лотрека, Гогена, Нерваля, Бодлера, Жюля де Гонкура, ван Гога, Ницше, Мане и многих других – всех тех, кого Мопассан в шутку называл «наидражайшие сифилитики».
В сентябре–октябре 1879 года Ги предпринял первое путешествие пешком по Бретани. Ему полюбился Конкарно, его чудесный залив и обнесенный стеною тысячелетний город. Ги полной грудью вдыхал запах этого легендарного и страшного края… Бретань оставила у Мопассана подлинное или полувымышленное воспоминание о женщине «не более восемнадцати лет; ее светло-голубые глаза были пронизаны двумя черными точками зрачков…» Большая, пышная «грудь стиснута суконным жилетом в виде кирасы»; она ни слова не знает по-французски, со страстью отдается путешественнику и рыдает, когда он уезжает…
Лора Мопассан отдала Ги земельный участок в предместье Этрета. Летом 1883 года он построил там одноэтажное шале с двумя флигелями, соединяющимся деревянным балконом-террасой. В качестве любезного соседа он преподносил груши дочери Оффенбаха. Здесь же он познакомился с красавицей Эрнестиной…
Когда Мопассан не работал, не лечился и не занимался греблей, он охотился за женщинами – преимущественно молоденькими графинями, посетительницами светских салонов. Он завлекал их, как завлекают птиц, – подражая их пению. Они шли на приманку, хотя и презирали его. Он мстил им, рисуя в своих рассказах. Дамы смеялись, слушая его забавные истории. В рассказе «Булавки» две любовницы одного и того же мужчины бывают у него поочередно и узнают друг о друге благодаря булавкам, которые вкалывают в драпировки. Дело кончается тем, что они встречаются.
В 1884 году Мопассан писал из Канна одной красивой даме: «…я вспоминаю о других особах, с которыми люблю беседовать. С одной из них вы, кажется, знакомы? Она не преклоняется перед властелинами мира, она свободна в своих мыслях (по крайней мере, я так полагаю), в своих мнениях и в своей неприязни. Вот почему я так часто думаю о ней». И дальше он весьма лестно изобразил ее: «Ее ум производит на меня впечатление порывистой, непринужденной и обольстительной непосредственности. Это шкатулка с сюрпризом. Она полна неожиданностей и проникнута каким-то необычным очарованием». Короче, Ги хотел «через несколько дней поцеловать пальцы этой дамы» – традиционная фраза, имеющая для него особый смысл, и он посвятил ей «все, что в нем есть хорошего и приятного…»
Его избранница – настоящая графиня, урожденная принцесса Пиньятелли ди Чергариа, дочь герцога ди Режина и благочестивой римлянки, жена графа Феликса Николаса Потоцкого, атташе при австро-венгерском посольстве. Эта чета космополитов – истые парижане. Потоцкие богаты, любят роскошь. Их пышный особняк на авеню Фридлянд, 27, называли «Польским кредитом» из-за постоянно кишащей там толпы попрошаек, нашедших себе пристанище во Франции. Эммануэла Потоцкая – Сирена – очаровательная хозяйка салона. Супруги не считали нужным скрывать свой разрыв, хотя и сохранили «приличия».
Ги познакомился с сумасбродной графиней через своего друга Жоржа Леграна в 1883 году – еще до того как был напечатан роман «Жизнь». Мопассан писал пылкой Эммануэле: «Я в восторге. «Жизнь» великолепно расходится. Ничто не могло принести мне большего удовлетворения, чем этот успех. А знаете ли вы, что я в огромной мере обязан вам этим успехом? И на коленях я хотел бы отблагодарить вас». Решительная, независимая, взбалмошная, опасная, зажигательная и холодная наркоманка – такова была эта графиня.
И этот флирт – непрерывная кадриль из разрывов, возвратов, малодушия, примирений, капризов – развивался, подкрепляемый настоящей дружбой. Разумеется, Ги одновременно вел несколько любовных интриг. Как выражались на Бульварах, «он седлал четверку».
Графиню Эммануэлу Потоцкую Мопассан вывел в романе «Наше сердце» под именем баронессы де Фремин: «…Изящный рот с тонкими губами был, казалось, намечен миниатюристом, а затем обведен легкой рукой чеканщика. Голос ее кристально вибрировал, а ее неожиданные острые мысли, полные тлетворной прелести, были своеобразны, злы и причудливы. Развращающее, холодное очарование и невозмутимая загадочность этой истерической девчонки смущали окружающих, порождая волнение и бурные страсти. Она была известна всему Парижу как самая экстравагантная светская женщина из подлинного света».
Эта прелестная союзница во многом помогла Мопассану. С другой стороны, Ги, несомненно, являлся украшением ее салона, отличавшийся свободными нравами…
В марте 1884 года Ги жил еще в Канне, очаровательном в своем весеннем наряде, в близлежащем старом поселке на улице Редан. Однажды утром Ги получил послание от неизвестной дамы. «Сударь, я читаю вас и чувствую себя почти счастливой. Вы любите правду природы и находите в ней поистине великую поэзию… Конечно, мне хотелось бы сказать вам много приятных и удивительных вещей, но это трудно сделать. Я тем более сожалею об этом, так как вы достаточно известны, и вряд ли я могу даже мечтать о том, чтобы стать поверенной вашей души, если только душа ваша и в самом деле прекрасна…» Корреспондентка предпочла не называть своего имени.
Мопассан был заинтригован и ответил незнакомке. Между ними завязалась переписка. Он не знал, что она больна чахоткой. Послания Ги были тяжеловаты, он даже пускал в ход шуточки из арсенала гребцов. Она отвечала письмами, полными живости и безрассудства. Корреспондентка вела дневник. Синий чулок – но умирающий синий чулок («у меня нет друзей, я никого не люблю, и меня никто не любит»), отдающий себе отчет в своих возможностях, «талант, который только заявил о себе, и смертельная болезнь» (24 марта). Марии Башкирцевой (Мусе) оставалось жить всего шесть месяцев. Это была русская девушка, капризная и изысканная, несносная и трогательная. Она хотела оставить свой дневник какому-нибудь писателю и думала о Мопассане как исполнителе своего завещания. Мария надеялась с помощью дневника пережить саму себя. Муся сама оборвала переписку: «…Смешно, конечно, клясться вам, что мы созданы понимать друг друга. Вы меня не стоите. Я очень сожалею об этом. Ничего не могло быть приятней для меня, чем признавать за вами все превосходства, за вами или за кем-нибудь иным…»
Несколько лет спустя Ги с одной из своих приятельниц пришел на кладбище в Пасси и остановился у памятника в византийском стиле. То была могила Марии. Мопассан долго глядел сквозь решетку на часовню. Наконец произнес: «Ее надо было засыпать розами…»
Мопассан нередко отождествлял себя со своим героем. «Милый друг – это я», – говорил Ги, смеясь, когда роман его только-только появился в продаже, что стало такой же известной фразой как и знаменитая флоберовская «Мадам Бовари – это я». В своем предисловии к роману Мопассан философствовал: «Я удивляюсь тому, как может для мужчины любовь быть чем-то большим, нежели простое развлечение, которое легко разнообразить, как мы разнообразим хороший стол, или тем, что принято называть спортом… Верность, постоянство – что за бредни! Меня никто не разубедит в том, что две женщины лучше одной, три лучше двух, а десять лучше трех… Человек, решивший постоянно ограничиваться только одной женщиной, поступил бы так же странно и нелепо, как любитель устриц, который вздумал бы за завтраком, за обедом, за ужином круглый год есть одни устрицы…»
Мопассан назвал «Милым другом» свою первую яхту – символ благосостояния и могущества, приобретенного на деньги от книги.
В романе госпожа Форестье вызывала у главного героя «желание броситься к ее ногам, целовать тонкое кружево ее корсажа, упиваясь благоуханным теплом, исходившим от ее груди». Мопассан тоже встретил в жизни свою «мадам Форестье» – Эрмину Леконт дю Нуи, соседку из Этрета.
В 1886 году Ги приезжал в Этрета несколько раз, ненадолго. Там он снова встретится с Эрминой в утопающем в зелени имении Ла Бикок.
Эта респектабельная женщина, мать чудесного мальчугана Пьера, с которым у писателя сложились прекрасные отношения, жила одна, потому что ее муж, королевский архитектор, почти безвыездно жил в Бухаресте, где был завален заказами. Она страдала, поскольку без ума любила мужа. Однако ее честолюбию льстило ухаживания знаменитого соседа.
Леконт де Нюи писала о новом знакомом: «…Он шепелявит, но манера его разговора столь обаятельна, что скоро забываешь о том, что он страдает дефектом речи. Он неухожен, плохо одет и носит отвратительные старые галстуки».
Эрмина сочиняла. Причем не только ради удовольствия, но и чтобы обеспечить маленького Пьера. Из всех женщин, окружавших Ги, Эрмина пользовалась особым его расположением. Он относился к ней с искренней нежностью.
Письма к Эрмине сохранились. Сперва это живописные, но довольно сдержанные отчеты о путешествиях, заканчивающиеся традиционным «Целую ваши руки», но довольно скоро в конце добавляется: «Целую также ваши ножки».
Это написано на борту яхты «Милый друг» глубокой осенью 1886 года, после упоительного лета, которое подарило им столько счастливых часов… Теперь он мечтал, когда наступит снова благословенное время года (Мопассан обожал тепло), однако до лета было еще далеко, и он осведомлялся, не заглянет ли она в местечко Вильфранш? «Я приехал бы туда на своей яхте повидаться с вами». Или в Париж, который он, вообще-то говоря, не слишком жаловал, но ради нее готов был потерпеть столичную сутолоку. Пусть только она сообщит дату. «Я тогда устрою так, чтобы мое появление в этом городе совпало с вашим пребыванием в нем».
Надо думать, что Эрмина все же хотела, чтобы правда стала достоянием истории, – и это так характерно для женщины! Вот, например, не уничтоженная ею коротенькая записка от 14 мая 1890 года: «Дорогой друг! Не одевайтесь – мы будем одни. Целую ваши руки. Мопассан».
Можно согласиться с предположениями Мари Леконт дю Нуи: Мопассан начал ухаживать за своей одинокой соседкой точно так же, как он ухаживал бы за всякой другой красивой женщиной. Позже он вошел во вкус потому, что она упорно хранила верность своему архитектору. Вскоре сердце Эрмины смягчилось, и со свойственной женщинам неосмотрительностью она влюбилась в него… В то время, когда он уже разлюбил.
«Удовлетворение желания не оставляет места неизвестности и этим лишает любовь ее главной ценности». Переступив через заветную грань, Мопассан стал для Эмилии просто другом. «Дорогой друг, – обращается он к госпоже Леконт дю Нуи, – спасибо тысячу раз».
Писатель благодарил супругу архитектора за рождественский подарок – булавку для галстука – и послал ей браслет, присовокупив к нему святочную историю его прежней владелицы, некогда красивой и богатой, а теперь «старой, разоренной и жестоко преследуемой судьбой».
Эта новогодняя полуновелла заканчивалась вежливым «Целую ваши руки». Романист остался верен своим правилам. Любовь, опьянение любовью «должны ограничиваться у мужчины периодом ожидания. Каждая победа над женщиной еще раз доказывает нам, что в объятиях у нас все они почти одинаковые…»
Роман «Наше сердце» был последним романом Ги де Мопассана. Эрмина Леконт дю Нуи сразу узнала себя в главной героине романа г-же де Бюрн. Однако некоторые исследователи полагают, что писатель внес в этот образ и черты других своих подруг. Но лишь черты… Главной все-таки остается златовласая русалка с морского побережья.
…27 февраля 1883 года в Париже родился от неизвестного отца мальчик Люсьен, которому была дана фамилия его матери Жозефины Литцельман. Через двадцать лет, десять лет спустя после смерти Мопассана, одна из ежедневных парижских газет, «Эклер», оповестила читателей, что Мопассан оставил после себя потомство – мальчика и двух девочек.
В 1884 году родилась девочка Люсьенна, а 29 июля 1887 года в Венсенне появилась на свет вторая девочка, Марта-Маргарита. Их мать Жозефина Литцельман умерла в 1920 году.
Вероятность тройного отцовства весьма велика, хотя мадам Лора де Мопассан и друг семьи доктор Балестр, лечивший ее, отрицали существование этих детей. Врач Лоры говорил Ломброзо: «Я никогда не слышал, чтобы в семье кто-либо говорил об этих трех детях… мадам де Мопассан никогда не упоминала о них. Мопассан оставил сына, но вам ведь известно, какие обстоятельства мешают назвать его. Между тем это секрет Полишинеля».
Ни доктор Балестр, ни Ломброзо не прибавили к этому ни слова. Возможно, оба они имели в виду маленького Пьера Леконта дю Нуи…
В своем завещании Ги назначил единственной и законной наследницей всего своего состояния племянницу Симону, дочь брата Эрве. Отцу и матери доставалось лишь четверть, гарантированная им законом о наследстве. А ведь Мопассана очень волновала участь незаконнорожденных.
Правда, в то время в высшем обществе было принято бросать незаконнорожденных детей. Женитьба на простой женщине явилась бы, несомненно, катастрофой для Мопассана, который в 1883 году делал все от него зависящее, чтобы проникнуть в общество.
Не следует также упускать из виду, что Мопассан, как и Флобер, был открытым противником брака. Тем не менее Ги несколько раз подвергался этому искушению. Приблизительно в 1887 году Ги встретил у графини де Х. молодую, красивую, сдержанную и изящную женщину. Этой неизвестной даме и адресовано, вероятно, его письмо из Туниса от 19 октября 1887 года: «Со вчерашнего вечера я, как потерянный, мечтаю о вас. Безумное желание увидеть вас снова, увидеть вас сейчас же, здесь, передо мной, внезапно переполнило мое сердце… Не чувствуете ли вы, как оно исходит от меня и реет около вас, это желание?.. А больше всего я хотел бы увидеть ваши глаза, ваши кроткие глаза… Через несколько недель я покину Африку. Я снова увижу вас. Вы приедете ко мне, не правда ли, моя обожаемая? Вы приедете ко мне в…» Продолжение письма, увы, неизвестно.
Возможно, этот брак спас бы его. Но… как заметил доктор Бланш: «Мопассан был слишком большим художником, чтобы жениться…» Герой романа «Монт-Ориоль» говорит: «Она не понимала, что этот человек был из породы любовников, но совсем не из породы отцов…»
С Мари Канн Ги был близко знаком еще со времен «Монт-Ориоля». Он приезжал к Мари в Сен-Рафаэль, беседовал о ней с принцессой Матильдой.
«Происходя якобы от восточной знати, – говорил Андре Виаль, – Мари Канн в действительности была украинской еврейкой». Гонкур же так описывал красавицу: «На диване небрежно расположилась м-м Канн, – большие глаза, обведенные темными кругами, глаза, переполненные негой, свойственной брюнеткам, лицо цвета чайной розы, черная мушка на щеке, насмешливо изогнутые губы, глубокое декольте, открывающее белоснежную шею с голубыми прожилками, и ленивые, расслабленные движения, в которых подчас угадывается лихорадочная страстность. Эта женщина обладает совершенно особым, томным и ироническим обаянием, к которому примешивается необъяснимая обольстительность русских женщин: интеллектуальная извращенность в глазах и наивное журчание голоса…» Мари Канн не замедлила доказать Ги свое любовное расположение, как только оставила Поля Бурже. Она стала официальной любовницей Мопассана и хвасталась, что получила от своего любовника 2500 писем! Правда, многие подвергают эту цифру сомнению.
Женевьева Стро была не менее привлекательна. Вдова Жоржа Бизе, она вышла замуж вторично за адвоката Эмиля Стро. Образованная, живая, умная, с выразительной наружностью каверзного мальчишки, более пикантная, нежели красивая. Ги обольстил хозяйку салона. Он писал молодой вдове, начиная с мая 1884 года: «Я знаю, что совершенно не принято, чтобы дама пришла на обед к холостяку. Но я не совсем понимаю, что в этом неприличного, если дама сможет встретить там женщин, с которыми она близко знакома». Позднее Гонкур утверждал, что мадам Стро бросила бы все ради этого «торговца прозой». Она была, во всяком случае, преданной союзницей Ги.
Часто посещала Мопассана Жанна Маргерит де Саган, законодательница мод, дочь крупного финансиста барона Сейера. Они совершали морские прогулки…
В 1888 году Потоцкая продолжала занимать особое место в жизни Мопассана. Ги пишет ей: «Ведь это должно быть волшебным сном – путешествие с Вами! Я говорю не об очаровании Вашей личности, которое я могу испытывать и здесь… но я не знаю женщины, которая лучше бы воплощала мое представление об идеальной путешественнице…» Однажды Ги и графиня оказались на берегу островка. Потоцкая воскликнула: «Смотрите, какой красивый грот! Он совсем голубой. Совсем как на Капри!.. Ги, подождите меня здесь минутку!» Через некоторое время графиня окликнула его. Он пошел туда, где раздавался звонкий смех. Ее нагое тело белело в мерцающей синеве грота…
На следующий день он написал Потоцкой: «Я люблю тебя, я ищу тебя, я все еще держу твою горячую тень в своих объятиях».
Развязка их отношений трагична: Ги и Потоцкая познали ужасную смерть. Она умерла, покинутая всеми, в Пасси во время фашистской оккупации…
20 октября 1888 года Мопассан отправляется в третье путешествие по Африке. Вероятно, зимой того же года Ги встретился с Аллумой. Он описал эту арабскую женщину в одноименном рассказе, появившемся сразу вслед за приключением. «Глаза ее, загоревшиеся желанием обольстить, той жаждой покорить мужчину, которая придает кошачье очарование коварному взгляду женщины, завлекали меня, порабощали… То была короткая борьба одних взглядов, безмолвная, яростная, вечная борьба двух зверей в человеческом образе, самца и самки, в которой самец всегда оказывается побежденным». Весной 1889 года Мопассан возвратился в Париж.
У писателя была не только тяга к перемене мест. Ни тоска, ни мигрени, ни больные глаза, ни даже работа, ни тайные дети, ни попытки вести иной образ жизни – ничто не могло уменьшить его ненасытное, непреодолимое стремление к женщине. Сколько же их было? Триста? – как он признался в одном из своих рассказов. Или больше? Вероятно, он сам потерял им счет. «Я их коллекционирую. Есть такие, с которыми я встречаюсь не чаще одного раза в год. С другими я вижусь раз в десять месяцев, с третьими – раз в квартал. С некоторыми судьба сталкивает меня только у их смертного одра, с некоторыми – когда они хотят пойти пообедать со мной в кабаре…» Брат Эрмины, которому покровительствовал Ги, заметил: «Я думаю, что Мопассан заводил их с легкостью, поскольку они сами шли навстречу его желаниям».
Писатель гордился своей неутомимостью в любви ничуть не меньше, чем своими литературными произведениями. Мопассан часто повторял, что главная причина его успеха у женщин – его ум. «Большинство людей считает, что представители низших слоев общества несравненно лучшие любовники, чем те, кто ведет малоподвижный образ жизни. Я так не считаю нужно, чтобы у человека были мозги, и только тогда он сможет дать другому человеку высшее наслаждение».
Мопассан всю жизнь искал идеальную женщину. «Я люблю только одну-единственную женщину – Незнакомку, Долгожданную, Желанную – ту, что владеет моим сердцем, еще невидимая глазу, ту, что я наделяю в мечтах всеми мыслимыми совершенствами…» Но такой женщины не существует, и он отлично это знал.
И он с беспощадностью признал: «Я никогда не любил».
И все же, была ли среди всех его женщин одна – самая ему необходимая? Эрмина? Потоцкая? Мари Канн? Литцельман?
Или «Дама в сером»? Она появилась в жизни Ги одновременно с Мари Канн. В конце июня 1890 года она приходила к Мопассану несколько раз. В марте 1891 года Мопассан встречался с ней в Канне на вилле. Она появилась и в августе, и в сентябре… Мопассан описал эту женщину: «Все мне нравится в ней. Аромат ее духов опьяняет меня; запах ее тела доводит меня до исступления. Красота ее форм, невыразимая обольстительность ее отказов и согласий возбуждает меня до безумия. Никогда не вкушал я таких радостей, никогда никому не давал подобного наслаждения…»
«Дама в сером» разделяла с ним не только страсть к наркотикам. Ги бахвалится своими пороками, которые она поощряла. Он устраивал праздники, на которых предавался безудержному разгулу. Сколько их было этих ужинов в духе Регентства (время правления порочного Филиппа Орлеанского)? С веселыми дамами, принадлежавшими всем…
Но кто же эта роковая женщина, которая, по мнению помощника Мопассана, ускорила гибель хозяина «своими ухищрениями чрезмерно страстной женщины, никогда не знавшей удовлетворения»?
Жизель д'Эсток, получившая при рождении имя Мари-Поль Дебар. В юности она вместе с подругой преклонялись перед Жанной д'Арк. Девушки стали любовницами. Разразившийся скандал вынудил Мари-Поль переехать в Париж, где она с головой окунулась в водоворот столичной жизни. Маленькая Жизель писала, лепила, рисовала, выступала с лекциями, неизменно привлекавшими журналистов. Ее идеи, истоки которых стоит искать у Жорж Санд, расцвели в среде суфражисток 1900 года.
Первый визит к Мопассану на улицу Дюлон Жизель нанесла скорее всего до апреля 1884 года. Он хотел увидеть ее снова. К письму Ги прилагал фотографию, а в ответ она высылала ему свою, на которой изображена обнаженной… Ги послал ей фривольные стихи «Желание фавна» (Той, которая открыла мне любовь):
О, плоть дрожит, вздымается, пьянея,
Душа трепещет, как струна – и вот
Мой разум, вожделеньем пламенея,
Все к новым наслаждениям зовет…
Жизель не скрывала своей склонности к извращениям. Ги поощрял Жизель, считая при этом, однако, что ее эксперименты слишком смелы. Вскоре Ги начал удлинять промежутки между свиданиями. Но они продолжали поддерживать отношения вплоть до 1888 года – в это время здоровье писателя значительно ухудшилось.
Литературная деятельность принесла Ги де Мопассану славу и богатство. К концу жизни у него было четыре виллы и две яхты. Но коварная болезнь подточила его здоровье. В конце жизни у него появились галлюцинации. Он даже пытался однажды перерезать себе горло. Его поместили в одну из парижских психиатрических лечебниц. Сердце Ги де Мопассана перестало биться 6 июля 1893 года в 11 часов 45 минут дня. Последними его словами были: «Тьма! О тьма!»
«Тот, у кого в сердце сохранилось пламя галантности последних столетий, тот окружает женщин глубокой нежностью, мягкой, взволнованной и вместе с тем живой. Он любит все, что касается их, что идет от них, любит их самих и все, что они делают. Он любит их туалеты и безделушки, их драгоценности, их хитрость, их наивность, их вероломство, их ложь и их шалости… Он умеет сказать им то, что им нравится, заставить их понять свои мысли и, никогда не шокируя, не задевая их хрупкого и чуткого целомудрия, дать им почувствовать затаенное и сильное желание, которое всегда горит в его взгляде, всегда трепещет на его устах, всегда пламенеет в его жилах… Он готов по первому их зову помогать им, защищать их… Он не просит у них ничего, только немного ласкового расположения, немного доверия или интереса к себе, немного благосклонности или хотя бы вероломного лукавства». Гимн французской галантности заканчивается словами: «Для него женщины – украшение мира». Автор этого гимна – классик литературы Ги де Мопассан, считающийся вместе с тем одним из величайших любовником в современной французской истории…
Ги родился 5 августа 1850 года. Его мать, мещанка из разорившейся семьи, Лора Ле Пуатвен, получила знатное имя благодаря союзу с обольстительным Гюставом де Мопассаном, который тогда еще звался просто Мопассаном. Встретив беспечного гуляку Гюстава, Лора заявила: если он хочет ей понравиться, то должен получить титул. Гюстав добился от гражданского трибунала города Руана права добавить к своей фамилии приставку «де». Лора была женщиной умной, властной, но в то же время нервной. Ги всегда испытывал ее влияние как писатель, она всегда руководила им как человеком. Отец же будущего писателя волочился за красотками и пропадал в игорных домах. Он был настоящим денди. Ссоры между родителями стали вспыхивать сразу после свадьбы. В конце концов в 1862 году родители развелись, что для Ги было страшным ударом. До того как Гюстав и Лора расстались, они часто приезжали отдыхать в Этрета, деревушку на берегу Ла-Манша. Вода вдохновляла Ги. Вода – это женщина. Женщина – это вода. Всю свою жизнь Ги сопоставлял воду с женщиной.
Летом 1868 года отели Этрета были переполнены. Ги внимательно рассматривает купальщиц. Позже он напишет: «Лишь немногие женщины способны выдержать испытание пляжа. Именно здесь можно полностью их оценить от щиколотки до груди!»
В один из вечеров подросток повстречал некую Фанни де Кл., парижанку, наслаждавшуюся прелестями Этрета. Она была хороша, смешлива, благоухала отличными духами. Мальчик желал ее, и глаза его говорили об этом. Он преподнес Фанни стихи… Вечером мальчик с затаенной надеждой отправился к красотке. Очутившись в саду, он услышал взрыв хохота и похолодел от ужаса: Фанни со смехом декламировала стихи юного воздыхателя. Этого издевательства он никогда не простил другим женщинам…
В октябре 1869 года Ги де Мопассана зачислили на факультет права в Париже. 19 июля 1870 года Франция объявила войну Пруссии, и Ги ушел в армию. Он получил назначение во 2-й интендантский отдел Гавра, но поначалу его отправили в Руан военным писарем.
20 марта 1872 года Мопассан поступил в Париже на службу по снабжению флота, но вскоре он понял, что служба в министерстве такая же кабала, что и военная служба. Он продолжал писать рассказы. В качестве строгого наставника выступал друг его матери выдающийся писатель Гюстав Флобер, автор непревзойденной «Мадам Бовари».
В свободное время Ги устремлялся к Сене. Река была полной противоположностью служебному кабинету. Это было счастьем: и девушка, всякий раз другая, и верная лодка, и старые друзья… Ги был отличным гребцом. Отпуск он проводит в Этрета, у моря. Уже будучи известным писателем, Ги говорил: «Много я видел забавных вещей и забавных девиц в те далекие дни, когда занимался греблей. Я служил, у меня не было ни гроша; теперь я человек с положением и могу выбросить на любой свой минутный каприз крупную сумму. Как просто, как хорошо и трудно было жить – между конторой в Париже и рекой в Аржантейе или Буживале…» Здесь он обрел персонажей своих новелл.
Например, реальность и выдумка в рассказе «Мушка» переплетены теснейшим образом. В одной из речных походов Мопассан соблазнил хрупкую девушку, которую все звали Мушкой. Она стала рулевой лодки и подружкой пятерых членов экипажа. Все шло прекрасно до тех пор, пока не выяснилось, что «рулевая» собралась подарить ребенка пяти папашам. Впрочем, общий мушонок – плод воображения писателя, но все остальное – истинная правда.
В марте 1877 года Мопассан отправил своему другу Роберу письмо, в котором сообщал, что болен и лечится ртутью и йодистым калием. «У меня сифилис, наконец-то настоящий, а не жалкий насморк… нет, нет, самый настоящий сифилис, от которого умер Фрациск I. Велика беда! Я горд, я больше всего презираю всяческих мещан. Аллилуйя, у меня сифилис, следовательно, я уже не боюсь подцепить его». Медицина того времени была еще беспомощна и старалась закрывать глаза на недуг, поразивший Доде, Малларме, Тулуз-Лотрека, Гогена, Нерваля, Бодлера, Жюля де Гонкура, ван Гога, Ницше, Мане и многих других – всех тех, кого Мопассан в шутку называл «наидражайшие сифилитики».
В сентябре–октябре 1879 года Ги предпринял первое путешествие пешком по Бретани. Ему полюбился Конкарно, его чудесный залив и обнесенный стеною тысячелетний город. Ги полной грудью вдыхал запах этого легендарного и страшного края… Бретань оставила у Мопассана подлинное или полувымышленное воспоминание о женщине «не более восемнадцати лет; ее светло-голубые глаза были пронизаны двумя черными точками зрачков…» Большая, пышная «грудь стиснута суконным жилетом в виде кирасы»; она ни слова не знает по-французски, со страстью отдается путешественнику и рыдает, когда он уезжает…
Лора Мопассан отдала Ги земельный участок в предместье Этрета. Летом 1883 года он построил там одноэтажное шале с двумя флигелями, соединяющимся деревянным балконом-террасой. В качестве любезного соседа он преподносил груши дочери Оффенбаха. Здесь же он познакомился с красавицей Эрнестиной…
Когда Мопассан не работал, не лечился и не занимался греблей, он охотился за женщинами – преимущественно молоденькими графинями, посетительницами светских салонов. Он завлекал их, как завлекают птиц, – подражая их пению. Они шли на приманку, хотя и презирали его. Он мстил им, рисуя в своих рассказах. Дамы смеялись, слушая его забавные истории. В рассказе «Булавки» две любовницы одного и того же мужчины бывают у него поочередно и узнают друг о друге благодаря булавкам, которые вкалывают в драпировки. Дело кончается тем, что они встречаются.
В 1884 году Мопассан писал из Канна одной красивой даме: «…я вспоминаю о других особах, с которыми люблю беседовать. С одной из них вы, кажется, знакомы? Она не преклоняется перед властелинами мира, она свободна в своих мыслях (по крайней мере, я так полагаю), в своих мнениях и в своей неприязни. Вот почему я так часто думаю о ней». И дальше он весьма лестно изобразил ее: «Ее ум производит на меня впечатление порывистой, непринужденной и обольстительной непосредственности. Это шкатулка с сюрпризом. Она полна неожиданностей и проникнута каким-то необычным очарованием». Короче, Ги хотел «через несколько дней поцеловать пальцы этой дамы» – традиционная фраза, имеющая для него особый смысл, и он посвятил ей «все, что в нем есть хорошего и приятного…»
Его избранница – настоящая графиня, урожденная принцесса Пиньятелли ди Чергариа, дочь герцога ди Режина и благочестивой римлянки, жена графа Феликса Николаса Потоцкого, атташе при австро-венгерском посольстве. Эта чета космополитов – истые парижане. Потоцкие богаты, любят роскошь. Их пышный особняк на авеню Фридлянд, 27, называли «Польским кредитом» из-за постоянно кишащей там толпы попрошаек, нашедших себе пристанище во Франции. Эммануэла Потоцкая – Сирена – очаровательная хозяйка салона. Супруги не считали нужным скрывать свой разрыв, хотя и сохранили «приличия».
Ги познакомился с сумасбродной графиней через своего друга Жоржа Леграна в 1883 году – еще до того как был напечатан роман «Жизнь». Мопассан писал пылкой Эммануэле: «Я в восторге. «Жизнь» великолепно расходится. Ничто не могло принести мне большего удовлетворения, чем этот успех. А знаете ли вы, что я в огромной мере обязан вам этим успехом? И на коленях я хотел бы отблагодарить вас». Решительная, независимая, взбалмошная, опасная, зажигательная и холодная наркоманка – такова была эта графиня. И этот флирт – непрерывная кадриль из разрывов, возвратов, малодушия, примирений, капризов – развивался, подкрепляемый настоящей дружбой. Разумеется, Ги одновременно вел несколько любовных интриг. Как выражались на Бульварах, «он седлал четверку».
Графиню Эммануэлу Потоцкую Мопассан вывел в романе «Наше сердце» под именем баронессы де Фремин: «…Изящный рот с тонкими губами был, казалось, намечен миниатюристом, а затем обведен легкой рукой чеканщика. Голос ее кристально вибрировал, а ее неожиданные острые мысли, полные тлетворной прелести, были своеобразны, злы и причудливы. Развращающее, холодное очарование и невозмутимая загадочность этой истерической девчонки смущали окружающих, порождая волнение и бурные страсти. Она была известна всему Парижу как самая экстравагантная светская женщина из подлинного света».
Эта прелестная союзница во многом помогла Мопассану. С другой стороны, Ги, несомненно, являлся украшением ее салона, отличавшийся свободными нравами…
В марте 1884 года Ги жил еще в Канне, очаровательном в своем весеннем наряде, в близлежащем старом поселке на улице Редан. Однажды утром Ги получил послание от неизвестной дамы. «Сударь, я читаю вас и чувствую себя почти счастливой. Вы любите правду природы и находите в ней поистине великую поэзию… Конечно, мне хотелось бы сказать вам много приятных и удивительных вещей, но это трудно сделать. Я тем более сожалею об этом, так как вы достаточно известны, и вряд ли я могу даже мечтать о том, чтобы стать поверенной вашей души, если только душа ваша и в самом деле прекрасна…» Корреспондентка предпочла не называть своего имени.
Мопассан был заинтригован и ответил незнакомке. Между ними завязалась переписка. Он не знал, что она больна чахоткой. Послания Ги были тяжеловаты, он даже пускал в ход шуточки из арсенала гребцов. Она отвечала письмами, полными живости и безрассудства. Корреспондентка вела дневник. Синий чулок – но умирающий синий чулок («у меня нет друзей, я никого не люблю, и меня никто не любит»), отдающий себе отчет в своих возможностях, «талант, который только заявил о себе, и смертельная болезнь» (24 марта). Марии Башкирцевой (Мусе) оставалось жить всего шесть месяцев. Это была русская девушка, капризная и изысканная, несносная и трогательная. Она хотела оставить свой дневник какому-нибудь писателю и думала о Мопассане как исполнителе своего завещания. Мария надеялась с помощью дневника пережить саму себя. Муся сама оборвала переписку: «…Смешно, конечно, клясться вам, что мы созданы понимать друг друга. Вы меня не стоите. Я очень сожалею об этом. Ничего не могло быть приятней для меня, чем признавать за вами все превосходства, за вами или за кем-нибудь иным…»
Несколько лет спустя Ги с одной из своих приятельниц пришел на кладбище в Пасси и остановился у памятника в византийском стиле. То была могила Марии. Мопассан долго глядел сквозь решетку на часовню. Наконец произнес: «Ее надо было засыпать розами…»
Мопассан нередко отождествлял себя со своим героем. «Милый друг – это я», – говорил Ги, смеясь, когда роман его только-только появился в продаже, что стало такой же известной фразой как и знаменитая флоберовская «Мадам Бовари – это я». В своем предисловии к роману Мопассан философствовал: «Я удивляюсь тому, как может для мужчины любовь быть чем-то большим, нежели простое развлечение, которое легко разнообразить, как мы разнообразим хороший стол, или тем, что принято называть спортом… Верность, постоянство – что за бредни! Меня никто не разубедит в том, что две женщины лучше одной, три лучше двух, а десять лучше трех… Человек, решивший постоянно ограничиваться только одной женщиной, поступил бы так же странно и нелепо, как любитель устриц, который вздумал бы за завтраком, за обедом, за ужином круглый год есть одни устрицы…»
Мопассан назвал «Милым другом» свою первую яхту – символ благосостояния и могущества, приобретенного на деньги от книги.
В романе госпожа Форестье вызывала у главного героя «желание броситься к ее ногам, целовать тонкое кружево ее корсажа, упиваясь благоуханным теплом, исходившим от ее груди». Мопассан тоже встретил в жизни свою «мадам Форестье» – Эрмину Леконт дю Нуи, соседку из Этрета.
В 1886 году Ги приезжал в Этрета несколько раз, ненадолго. Там он снова встретится с Эрминой в утопающем в зелени имении Ла Бикок.
Эта респектабельная женщина, мать чудесного мальчугана Пьера, с которым у писателя сложились прекрасные отношения, жила одна, потому что ее муж, королевский архитектор, почти безвыездно жил в Бухаресте, где был завален заказами. Она страдала, поскольку без ума любила мужа. Однако ее честолюбию льстило ухаживания знаменитого соседа.
Леконт де Нюи писала о новом знакомом: «…Он шепелявит, но манера его разговора столь обаятельна, что скоро забываешь о том, что он страдает дефектом речи. Он неухожен, плохо одет и носит отвратительные старые галстуки».
Эрмина сочиняла. Причем не только ради удовольствия, но и чтобы обеспечить маленького Пьера. Из всех женщин, окружавших Ги, Эрмина пользовалась особым его расположением. Он относился к ней с искренней нежностью.
Письма к Эрмине сохранились. Сперва это живописные, но довольно сдержанные отчеты о путешествиях, заканчивающиеся традиционным «Целую ваши руки», но довольно скоро в конце добавляется: «Целую также ваши ножки».
Это написано на борту яхты «Милый друг» глубокой осенью 1886 года, после упоительного лета, которое подарило им столько счастливых часов… Теперь он мечтал, когда наступит снова благословенное время года (Мопассан обожал тепло), однако до лета было еще далеко, и он осведомлялся, не заглянет ли она в местечко Вильфранш? «Я приехал бы туда на своей яхте повидаться с вами». Или в Париж, который он, вообще-то говоря, не слишком жаловал, но ради нее готов был потерпеть столичную сутолоку. Пусть только она сообщит дату. «Я тогда устрою так, чтобы мое появление в этом городе совпало с вашим пребыванием в нем».
Надо думать, что Эрмина все же хотела, чтобы правда стала достоянием истории, – и это так характерно для женщины! Вот, например, не уничтоженная ею коротенькая записка от 14 мая 1890 года: «Дорогой друг! Не одевайтесь – мы будем одни. Целую ваши руки. Мопассан».
Можно согласиться с предположениями Мари Леконт дю Нуи: Мопассан начал ухаживать за своей одинокой соседкой точно так же, как он ухаживал бы за всякой другой красивой женщиной. Позже он вошел во вкус потому, что она упорно хранила верность своему архитектору. Вскоре сердце Эрмины смягчилось, и со свойственной женщинам неосмотрительностью она влюбилась в него… В то время, когда он уже разлюбил.
«Удовлетворение желания не оставляет места неизвестности и этим лишает любовь ее главной ценности». Переступив через заветную грань, Мопассан стал для Эмилии просто другом. «Дорогой друг, – обращается он к госпоже Леконт дю Нуи, – спасибо тысячу раз».
Писатель благодарил супругу архитектора за рождественский подарок – булавку для галстука – и послал ей браслет, присовокупив к нему святочную историю его прежней владелицы, некогда красивой и богатой, а теперь «старой, разоренной и жестоко преследуемой судьбой».
Эта новогодняя полуновелла заканчивалась вежливым «Целую ваши руки». Романист остался верен своим правилам. Любовь, опьянение любовью «должны ограничиваться у мужчины периодом ожидания. Каждая победа над женщиной еще раз доказывает нам, что в объятиях у нас все они почти одинаковые…»
Роман «Наше сердце» был последним романом Ги де Мопассана. Эрмина Леконт дю Нуи сразу узнала себя в главной героине романа г-же де Бюрн. Однако некоторые исследователи полагают, что писатель внес в этот образ и черты других своих подруг. Но лишь черты… Главной все-таки остается златовласая русалка с морского побережья.
…27 февраля 1883 года в Париже родился от неизвестного отца мальчик Люсьен, которому была дана фамилия его матери Жозефины Литцельман. Через двадцать лет, десять лет спустя после смерти Мопассана, одна из ежедневных парижских газет, «Эклер», оповестила читателей, что Мопассан оставил после себя потомство – мальчика и двух девочек.
В 1884 году родилась девочка Люсьенна, а 29 июля 1887 года в Венсенне появилась на свет вторая девочка, Марта-Маргарита. Их мать Жозефина Литцельман умерла в 1920 году.
Вероятность тройного отцовства весьма велика, хотя мадам Лора де Мопассан и друг семьи доктор Балестр, лечивший ее, отрицали существование этих детей. Врач Лоры говорил Ломброзо: «Я никогда не слышал, чтобы в семье кто-либо говорил об этих трех детях… мадам де Мопассан никогда не упоминала о них. Мопассан оставил сына, но вам ведь известно, какие обстоятельства мешают назвать его. Между тем это секрет Полишинеля».
Ни доктор Балестр, ни Ломброзо не прибавили к этому ни слова. Возможно, оба они имели в виду маленького Пьера Леконта дю Нуи…
В своем завещании Ги назначил единственной и законной наследницей всего своего состояния племянницу Симону, дочь брата Эрве. Отцу и матери доставалось лишь четверть, гарантированная им законом о наследстве. А ведь Мопассана очень волновала участь незаконнорожденных.
Правда, в то время в высшем обществе было принято бросать незаконнорожденных детей. Женитьба на простой женщине явилась бы, несомненно, катастрофой для Мопассана, который в 1883 году делал все от него зависящее, чтобы проникнуть в общество.
Не следует также упускать из виду, что Мопассан, как и Флобер, был открытым противником брака. Тем не менее Ги несколько раз подвергался этому искушению. Приблизительно в 1887 году Ги встретил у графини де Х. молодую, красивую, сдержанную и изящную женщину. Этой неизвестной даме и адресовано, вероятно, его письмо из Туниса от 19 октября 1887 года: «Со вчерашнего вечера я, как потерянный, мечтаю о вас. Безумное желание увидеть вас снова, увидеть вас сейчас же, здесь, передо мной, внезапно переполнило мое сердце… Не чувствуете ли вы, как оно исходит от меня и реет около вас, это желание?.. А больше всего я хотел бы увидеть ваши глаза, ваши кроткие глаза… Через несколько недель я покину Африку. Я снова увижу вас. Вы приедете ко мне, не правда ли, моя обожаемая? Вы приедете ко мне в…» Продолжение письма, увы, неизвестно.
Возможно, этот брак спас бы его. Но… как заметил доктор Бланш: «Мопассан был слишком большим художником, чтобы жениться…» Герой романа «Монт-Ориоль» говорит: «Она не понимала, что этот человек был из породы любовников, но совсем не из породы отцов…»
С Мари Канн Ги был близко знаком еще со времен «Монт-Ориоля». Он приезжал к Мари в Сен-Рафаэль, беседовал о ней с принцессой Матильдой.
«Происходя якобы от восточной знати, – говорил Андре Виаль, – Мари Канн в действительности была украинской еврейкой». Гонкур же так описывал красавицу: «На диване небрежно расположилась м-м Канн, – большие глаза, обведенные темными кругами, глаза, переполненные негой, свойственной брюнеткам, лицо цвета чайной розы, черная мушка на щеке, насмешливо изогнутые губы, глубокое декольте, открывающее белоснежную шею с голубыми прожилками, и ленивые, расслабленные движения, в которых подчас угадывается лихорадочная страстность. Эта женщина обладает совершенно особым, томным и ироническим обаянием, к которому примешивается необъяснимая обольстительность русских женщин: интеллектуальная извращенность в глазах и наивное журчание голоса…» Мари Канн не замедлила доказать Ги свое любовное расположение, как только оставила Поля Бурже. Она стала официальной любовницей Мопассана и хвасталась, что получила от своего любовника 2500 писем! Правда, многие подвергают эту цифру сомнению.
Женевьева Стро была не менее привлекательна. Вдова Жоржа Бизе, она вышла замуж вторично за адвоката Эмиля Стро. Образованная, живая, умная, с выразительной наружностью каверзного мальчишки, более пикантная, нежели красивая. Ги обольстил хозяйку салона. Он писал молодой вдове, начиная с мая 1884 года: «Я знаю, что совершенно не принято, чтобы дама пришла на обед к холостяку. Но я не совсем понимаю, что в этом неприличного, если дама сможет встретить там женщин, с которыми она близко знакома». Позднее Гонкур утверждал, что мадам Стро бросила бы все ради этого «торговца прозой». Она была, во всяком случае, преданной союзницей Ги.
Часто посещала Мопассана Жанна Маргерит де Саган, законодательница мод, дочь крупного финансиста барона Сейера. Они совершали морские прогулки…
В 1888 году Потоцкая продолжала занимать особое место в жизни Мопассана. Ги пишет ей: «Ведь это должно быть волшебным сном – путешествие с Вами! Я говорю не об очаровании Вашей личности, которое я могу испытывать и здесь… но я не знаю женщины, которая лучше бы воплощала мое представление об идеальной путешественнице…» Однажды Ги и графиня оказались на берегу островка. Потоцкая воскликнула: «Смотрите, какой красивый грот! Он совсем голубой. Совсем как на Капри!.. Ги, подождите меня здесь минутку!» Через некоторое время графиня окликнула его. Он пошел туда, где раздавался звонкий смех. Ее нагое тело белело в мерцающей синеве грота…
На следующий день он написал Потоцкой: «Я люблю тебя, я ищу тебя, я все еще держу твою горячую тень в своих объятиях».
Развязка их отношений трагична: Ги и Потоцкая познали ужасную смерть. Она умерла, покинутая всеми, в Пасси во время фашистской оккупации…
20 октября 1888 года Мопассан отправляется в третье путешествие по Африке. Вероятно, зимой того же года Ги встретился с Аллумой. Он описал эту арабскую женщину в одноименном рассказе, появившемся сразу вслед за приключением. «Глаза ее, загоревшиеся желанием обольстить, той жаждой покорить мужчину, которая придает кошачье очарование коварному взгляду женщины, завлекали меня, порабощали… То была короткая борьба одних взглядов, безмолвная, яростная, вечная борьба двух зверей в человеческом образе, самца и самки, в которой самец всегда оказывается побежденным». Весной 1889 года Мопассан возвратился в Париж.
У писателя была не только тяга к перемене мест. Ни тоска, ни мигрени, ни больные глаза, ни даже работа, ни тайные дети, ни попытки вести иной образ жизни – ничто не могло уменьшить его ненасытное, непреодолимое стремление к женщине. Сколько же их было? Триста? – как он признался в одном из своих рассказов. Или больше? Вероятно, он сам потерял им счет. «Я их коллекционирую. Есть такие, с которыми я встречаюсь не чаще одного раза в год. С другими я вижусь раз в десять месяцев, с третьими – раз в квартал. С некоторыми судьба сталкивает меня только у их смертного одра, с некоторыми – когда они хотят пойти пообедать со мной в кабаре…» Брат Эрмины, которому покровительствовал Ги, заметил: «Я думаю, что Мопассан заводил их с легкостью, поскольку они сами шли навстречу его желаниям».
Писатель гордился своей неутомимостью в любви ничуть не меньше, чем своими литературными произведениями. Мопассан часто повторял, что главная причина его успеха у женщин – его ум. «Большинство людей считает, что представители низших слоев общества несравненно лучшие любовники, чем те, кто ведет малоподвижный образ жизни. Я так не считаю нужно, чтобы у человека были мозги, и только тогда он сможет дать другому человеку высшее наслаждение».
Мопассан всю жизнь искал идеальную женщину. «Я люблю только одну-единственную женщину – Незнакомку, Долгожданную, Желанную – ту, что владеет моим сердцем, еще невидимая глазу, ту, что я наделяю в мечтах всеми мыслимыми совершенствами…» Но такой женщины не существует, и он отлично это знал.
И он с беспощадностью признал: «Я никогда не любил».
И все же, была ли среди всех его женщин одна – самая ему необходимая? Эрмина? Потоцкая? Мари Канн? Литцельман?
Или «Дама в сером»? Она появилась в жизни Ги одновременно с Мари Канн. В конце июня 1890 года она приходила к Мопассану несколько раз. В марте 1891 года Мопассан встречался с ней в Канне на вилле. Она появилась и в августе, и в сентябре… Мопассан описал эту женщину: «Все мне нравится в ней. Аромат ее духов опьяняет меня; запах ее тела доводит меня до исступления. Красота ее форм, невыразимая обольстительность ее отказов и согласий возбуждает меня до безумия. Никогда не вкушал я таких радостей, никогда никому не давал подобного наслаждения…»
«Дама в сером» разделяла с ним не только страсть к наркотикам. Ги бахвалится своими пороками, которые она поощряла. Он устраивал праздники, на которых предавался безудержному разгулу. Сколько их было этих ужинов в духе Регентства (время правления порочного Филиппа Орлеанского)? С веселыми дамами, принадлежавшими всем…
Но кто же эта роковая женщина, которая, по мнению помощника Мопассана, ускорила гибель хозяина «своими ухищрениями чрезмерно страстной женщины, никогда не знавшей удовлетворения»?
Жизель д'Эсток, получившая при рождении имя Мари-Поль Дебар. В юности она вместе с подругой преклонялись перед Жанной д'Арк. Девушки стали любовницами. Разразившийся скандал вынудил Мари-Поль переехать в Париж, где она с головой окунулась в водоворот столичной жизни. Маленькая Жизель писала, лепила, рисовала, выступала с лекциями, неизменно привлекавшими журналистов. Ее идеи, истоки которых стоит искать у Жорж Санд, расцвели в среде суфражисток 1900 года.
Первый визит к Мопассану на улицу Дюлон Жизель нанесла скорее всего до апреля 1884 года. Он хотел увидеть ее снова. К письму Ги прилагал фотографию, а в ответ она высылала ему свою, на которой изображена обнаженной… Ги послал ей фривольные стихи «Желание фавна» (Той, которая открыла мне любовь):
О, плоть дрожит, вздымается, пьянея,
Душа трепещет, как струна – и вот
Мой разум, вожделеньем пламенея,
Все к новым наслаждениям зовет…
Жизель не скрывала своей склонности к извращениям. Ги поощрял Жизель, считая при этом, однако, что ее эксперименты слишком смелы. Вскоре Ги начал удлинять промежутки между свиданиями. Но они продолжали поддерживать отношения вплоть до 1888 года – в это время здоровье писателя значительно ухудшилось.
Литературная деятельность принесла Ги де Мопассану славу и богатство. К концу жизни у него было четыре виллы и две яхты. Но коварная болезнь подточила его здоровье. В конце жизни у него появились галлюцинации. Он даже пытался однажды перерезать себе горло. Его поместили в одну из парижских психиатрических лечебниц. Сердце Ги де Мопассана перестало биться 6 июля 1893 года в 11 часов 45 минут дня. Последними его словами были: «Тьма! О тьма!»
Комментариев нет:
Отправить комментарий