Естественная параллель возникает между Сальвадором Дали и Рене Магриттом, художником, который в усредненном «культурном сознании находился в тени своего младшего собрата, но и непосредственно рядом с ним.
Здесь стоит напомнить, что речь идет именно об искусстве, а не о взглядах и судьбах…
Дали и Магритт были друзьями, однако их теоретические суждения были не только разными, но и совершенно несопоставимыми по интеллектуальному уровню (Магритт был куда образованнее, серьезнее и скромнее Дали).
Сопоставление важно потому, что оба художника, в сущности, отказались от живописи как таковой и занимались, если так можно выразиться «режиссурой видЕний. Но именно эти сближающие их черты выявляют со всей очевидностью их принципиальное различие. Магритт не стремился «ласкать глаза зрителя» (на что Дали претендовал весьма настойчиво, стремясь к банально понимаемой, но все же привлекательности, к эффекту реально существующего сюрреалистического). Магритт ограничивался сухой визуальной информацией о том, что продуцировало изобретательное воображение.
Магритт, как писатель-фантаст, конструировал «сценарии картин», исполнение которых (независимо от того, что говорил и думал сам художник) к «красоте» не стремилось В фактуре, цвете, построениях Магритта решительно нет желания порадовать вкус обывателя (в отличие от Дали), его страшное лишено сладкой притягательности, оно основано не на подробностях натурализма, а на отстраненном и всегда многозначительном сопоставлении предметов и явлений, порой надписей.
Полотно, которое Магритт полагал первым своим успешным сюрреалистическим произведением – «Потерявшийся жокей»: подобие обрамленного порталом пространства, в котором скачет всадник среди фаллических, исписанных нотами «кеглеподобных» столбов, - это абсурдное видение еже несет в себе холод опасного зазеркалья.
Вскоре Магритт приезжает в Париж, но уже с 1930 года снова в Брюсселе. Полагая, что живопись – лишь средство коммуникации , он практически перестает интересоваться «веществом искусства» И хотя настоящая слава пришла к Магритту после войны, он стал самим собой и достиг принципиальных высот в 1930-е годы.
Именно живопись Магритта, похожа на стоп-кадры фантастической философской кинодрамы. Его картина «Угрожающее время» дала название знаменитой парижской выставке.
Магритт обладал особым даром: в его сопоставлениях обычных вещей возникала та возвышенная жуть, которая свойственна именно видениям, бреду, тяжелому сну.
Метафора нерасшифрованного страха – вот область, где Магритт не знает себе равных. Возможно, его детские воспоминания о перезвоне бубенчиков на шеях коров, что паслись на лугах, перевоплотились в гигантские и призрачные, «тяжко-материальные», отсвечивающие тусклым светом шары, плывущие над бесконечным простором, - картина «Голос ветров».
Отстраненный взгляд художника на себя и свою работу, многократная холодная рефлексия, где кадры зазеркалья отражаются в обычных и необычных зеркалах столь многократно, что вновь начинают казаться реальностью.
Когда Магритт писал свою картину «Попытка невозможного», изображая пишущего модель художника, то создал невиданный и вместе точный эквивалент подсознательного творческого акта: под кистью художника возникало в пространстве комнаты, а не на холсте реальное живое тело, а все вокруг оставалось, наверное, только раскрашенной плоскостью.
Комментариев нет:
Отправить комментарий