Хаим Сутин. Детство

А.Модильяни. Хаим Сутин. 1915 г.

Хаим Сутин соткан из красного цвета. Но его красный – это не цвет страсти, буйства стихии и радости жизни Филиппа Малявина, не цвет царственного пурпура, любви и торжества жизни, хотя Хаим в переводе с древнееврейского значит «жизнь».

Красный Хаима Сутина – это цвет жертвы, крови, насилия и убийства, цвет мученичества. Гений красного цвета, признанный во всем мире, величайший художник,  о котором Фальк говорил: «Если я – одна лошадиная сила, то Сутин – сто», почти неизвестен В России.

Художник  дна, художник вопреки, художник слабых, униженных и обездоленных,  художник изрубленных костей, трагического и жертвенного, которому поставлен в центре Парижа памятник литовского скульптора Арбита Блатаса, лепившего Сутина много раз еще при жизни.

Это единственный памятник художнику из числа мастеров, принадлежащих к всемирно известной Парижской школе живописи. На памятнике – субтильный небольшого роста человек с надвинутой на глаза шляпой с низко опущенными полями. Без Сутина не было бы Фрэнсиса Бэкона, который увидев  выставку Сутина в Париже был поражен его кроваво-красными тушами. Но сам Сутин – продолжатель традиции и философии Бодлера, певца маленьких старушек, и Рембрандта, художника старости и жителей еврейского квартала.

Х.Сутин. Женщина в красном. 1922 г.

В России имя Хаима Сутина только начинают "осваивать", хотя Парижская школа (около ста художников) сплошь состоит из евреев, выходцев из Российской империи, в основном  из Белоруссии, которых  на родине знают разве что специалисты. Все они вынуждены были бежать, потому что дорога в центр страны им была заказана. Из еврейских местечек молодым, нищим, голодным и забитым евреям дорога была только на запад.

Россия к евреям была немилосердна и жестока. Здесь для них была установлена черта оседлости, а проще – резервация для евреев: Минск, Вильно, Бобруйск, Витебск и половина Украины – это было пространством их жизни, официально закрепленное в российских законах.

Евреи в России не считались народом, им запрещалось владеть землей, поэтому среди них нет землевладельцев, для них существовал запрет на образование – была введена так называемая процентная норма для поступления в учебные заведения: 3% - в столицах, 5% в других городах России и 10% - в черте оседлости.

Х.Сутин. Красные гладиолусы. 1919

Даже Борису Пастернаку было однажды отказано в поступлении в гимназию, поскольку он попадал в число сверх установленного лимита.  И это,  несмотря на известность отца-художника, знакомства в верхах власти и  благосклонность начальства гимназии.  Но «Мы уже набрали 3%. Милости просим на будущий год» - звучало неумолимо и непреклонно. Это для известных, обеспеченных и крещенных в православии,  что уж говорить о нищих оборванцах из еврейских местечек, иудеев и жидов.

Хаим Сутин был одним из них: нищий выходец из еврейского местечка Смиловичи, что в 35 километрах от Минска в сторону Могилева, тогда с числом жителей,  не превышающим 400 человек. Тесные улочки, мельница, ремесленные мастерские, лавочки, базар, кладбище и синагога. Все радости – сплетни, крики и ругань. Иностранцы считают Сутина  родом из Литвы, а кто-то - из Латвии, но он родом оттуда же, откуда его более удачливый земляк Марк Шагал – из Белоруссии.

Х.Сутин. Женский портрет

Это случилось из-за самого художника, который для простоты ориентации в географии и во избежание лишних вопросов: «А где это?», называл местом рождения Вильно. Так было понятнее. Шагал любил свое детство и свой Витебск, сотворив из Парижа второй, а Сутин – ненавидел, никогда о нем не говорил,  вспоминал редко и только с близкими людьми и никогда не рисовал сцен из еврейской местечковой жизни и еврейских обычаев.

Но стереть из памяти местечковое прошлое было не в его силах, он не мог вырвать из сознания детских впечатлений, не мог, не мог, не мог...  Он нес их в кроваво-красном цвете крови петуха, которому на его глазах отрубали голову, пускали кровь и свежевали, чтобы на следующий день поставить на стол как жертву очищения и изгнания козла отпущения. А мясник в это время улыбался.

Х.Сутин. Бычья туша. 1925

Мальчик цепенел от ужаса и крови, крик ужаса застывал на его губах и сколько он ни пытался выпустить его наружу много лет, рисуя кровавые туши уже будучи далеко от тех мест,  у него ничего не получалось. Самый страшный крик – беззвучный, самый красивый танец – неподвижный…

Он нес прошлое в памяти о шаббате, когда начиналось таинство зажжения свечей. Тогда женщины и дети садились вдоль стен, а мужчины в шапочках на макушке, с пейсами и сюртуках начинали посередине комнаты медленный танец-молитву, постепенно ускоряя ритм пения и танца. Это было похоже на фантастическое действие, которое пугало и возбуждало мальчика, он прижимался к матери и готов был зарыдать от огромных теней на потолке, от нарастающего танцевального вихря и страха.

Марк Шагал. Шаббат. 1910

Прошлое Хаим  нес в своей израненной от побоев и унижений душе, от  сформированного в детстве комплекса жертвы. Насилие, кровь и смерть стали ключевыми в его трагическом творчестве. Сквозь них он видел мир, таким он его ощущал и таким его писал – кроваво-красным и трагически-черным.

Потому что даже в этой среде нищеты, бедности и убогого существования  многодетной семьи, в которой в 1893 году родился Хаим Сутин, он был паршивой овцой, изгоем и юродивым,  портившим все стадо. Учиться в школе не хотел, портняжное ремесло отца его не привлекало, помощник из него был никакой, косноязычный молчун и нелюдим, от ужаса, страха и людей убегавший в лес, наслаждаясь уединением и красотой природы. Классический интроверт.

Х.Сутин. Маленькая девочка с куклой. 1919

Но его безудержно, магически, таинственно  тянуло рисовать.  Может быть, потому что его мать, Сара, была художницей? Но выйдя замуж, она вынуждена была заниматься совсем другим художеством: домашней работой и одиннадцатью детьми.

Мальчик тайком воровал мелки у отца, тайком продавал кое-что из домашней утвари, тайком покупал на вырученное мелки и цветные карандаши. Его нещадно наказывали, били, желая навсегда отбить охоту к рисованию, отнимали карандаши, сажали в холодный и темный подвал, а он снова крал и рисовал. Рисовал не так и не то, но он был одержим рисованием

Х.Сутин. Лицо.

По иудейским законам вторая заповедь - «Не сотвори себе кумира» -  запрещает изображать любую живую душу: человека, рыбу, животных, а он рисовал людей и животных. Рисовал на чем придется - бумаге, печке, стенах - и чем придется – мелом, углем, карандашами. Это было выше его сил. В конце концов, родители, как ни сопротивлялись желанию мальчика рисовать, сдались: «Живи, как знаешь, юродивый ты наш» и отправили его в Минск.

В четырнадцать лет (1907 г.) его  отдали в подмастерье к фотографу, ретушером, фактически избавившись от лишнего рта. Мальчик и сам рвался из дома. Существует легенда, что он просто сбежал в Минск. Но, как бы то ни было, в четырнадцать лет мальчик сам стал зарабатывать себе на хлеб, а связь с родственниками восстановил только тридцать лет спустя, в 1936 году, когда уже стал знаменитым и богатым.

Х.Сутин. Безумная

Но в 1941 году всю семью Сутиных расстреляли немцы вместе с тысячами евреями местечка. Сейчас в Смиловичах стоит памятник «советским» гражданам, расстрелянным фашистами четырнадцатого октября 1941 года. Слово «еврей» на нем отсутствует.

В Минске мальчик посещает лекции местного учителя рисования («Через три года гарантирую успех!») и знакомится там с Михаилом Кикоиным, который первым уедет в Париж, в художественную Мекку, город-мечту каждого художника.  А пока они в Минске, нищета не отпускает Хаима. У Михаила Кикоина отец работал в банке, а Хаим питался булкой хлеба, селедкой и солеными огурцами: их ему высылала из деревни мать мальчика.

Спустя три года друзья едут в Вильно, чтобы продолжить свое художественное образование в Школе изящных искусств, но это случилось благодаря несчастью, которое сопровождало Хаима всю жизнь. В Минске  он нарисовал портрет раввина, сын которого оскорбился и за отца, и за веру и так сильно избил Хаима, что тот попал в больницу. Мать подала в суд, который присудил насильнику штраф в 25 рублей, на которые Хаим поехал учиться в Вильно.

Х.Сутин. Красные дома. 1917

В Вильно у него появился покровитель – известный адвокат, который увидел рисунки Хаима Сутина и дал ему рекомендательное письмо в иудаистскую школу художников. В Школе ему порекомендовали продолжать учебу в Париже, а денег на поездку дал тот же адвокат, который  назначил ему небольшую стипендию на время учебы в Париже. Когда-то тот же адвокат финансировал учебу в Париже  Марка Шагала.

В 1912 году Хаим Сутин,  в возрасте девятнадцати лет, без денег, без знания языка, оборванный и нищий оказывается в Париже, где ему еще только предстоит проходить свои настоящие круги ада. Но за десять лет, благодаря своей одержимости и любви к искусству,  он вырос в  настоящего художника, а из русского (так он всегда писал в своих документах, а местом рождения указывал Россию) станет французским художником по имени Хаим Сутин.