Как из чужой интеллектуальной затеи создать собственный воображаемый мир, наполненный «правильными произведениями» в «необходимом порядке»
Паоло Веронезе. «Брак в Кане Галилейской». 1562-1563. Фото: Издательство Слово
Более полувека назад писатель и министр Андре Мальро сделал щедрый подарок искусствоведам и кураторам. Размышляя о культурном взаимодействии эпох и синкретизме знания, он придумал концепцию воображаемого музея. Его идею подхватили; как пример можно вспомнить выставки 2012 и 2016 годов под таким заглавием в ГМИИ имени А.С.Пушкина. Или вот Филипп Даверио. Неутомимый популяризатор искусства и космополит, родившийся во Франции, прославившийся в Италии и тяготеющий к Англии, вообразил собственный музей. Он оттолкнулся, в частности, от языкового нюанса.
Немецкий директор музея, находясь в своем кабинете, говорит: «Я в доме», — а итальянский: «Я на работе». И Даверио придумал «ребяческий» эскиз дома-музея, строительными материалами которого стали его вкус, память и каприз.
Это усадьба в английском стиле («Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во), усилиями фантомного хозяина превращенная в картинную галерею. Хронологические рамки экспозиции — от Джотто до Эдуарда Мане с исключениями (например, с помпейской фреской и Фрэнсисом Бэконом). Уже выбор живописи для холла демонстрирует приоритеты автора — это предсказуемые Италия и Нидерланды. В прихожей первую скрипку играют венецианские ведуты; в библиотеке идеальные города Пинтуриккьо и Яна Вермеера соперничают с фантастическими мирами Иеронима Босха и Питера Брейгеля Старшего, а в обеденном зале роскошь и интеллект Паоло Веронезе («Брак в Кане») и Караваджо — с разнообразием голландских натюрмортов. В Большой гостиной царствуют Боттичелли и Симонетта — Венера, а в Малой — пейзажи с руинами Италии. Стержнем церкви служит не Изенгеймский алтарь с его причудливым символизмом, но мертвый, трупного цвета Иисус кисти Джотто. Но и другие школы не оставлены совсем в небрежении. Испанская империя представлена в столовой, кухне и погребе (вакхическая эротика Диего Веласкеса), экзотические пейзажи Гудзонской школы — в Зале для игр и курьезов, в саду расположились галантные французы «старого режима», а в спальнях — вавилонское смешение народов.
Попав в воображаемый музей, читатель вправе задуматься о его хозяине. Рассмотрев уже на первых страницах план дома и увидев отдельные покои для Повара и Любовника, он должен вспомнить живописные фильмы Питера Гринуэя. К сожалению, эта сюжетная линия ограничивается странным намеком на роман между Поваром и Любовником и повисает в воздухе, словно Ганимед — персонаж картины Рембрандта как раз из спальни Любовника. Сравнением Хозяина с вором Даверио обнаруживает, пожалуй, свои левые взгляды, хотя логичнее было бы представить владельцем американского миллионера конца XIX века.
Даверио Ф. Воображаемый музей / Пер. с итал. И. Волковой, М. Челинцевой. М.: Слово/Slovo, 2018.
Разумеется, истинным хозяином дома является автор. Возможно, он поместил в музей свой портрет — это «Данте» Йоса ван Гента из Лувра, «мрачного, несомненно реакционного, объективно неостроумного и устремленного лишь в прошлое». Картина некогда принадлежала жестокому феодалу Федерико да Монтефельтро, увековеченному — с одним глазом и без части носа — Пьеро делла Франческа. Среди деталей интерьера на картине Даверио отмечает арку в виде раковины (арка Януса в Риме) и яйцо страуса (в Средневековье птицу считали гермафродитом), трактуя их как символы Девы Марии. Балкон музея автор украшает несчетными портретами кардиналов — людей, не имеющих пола (по Марселю Прусту). Ядром экспозиции библиотеки становятся персонажи Карла Шпицвега: книжный червь, бедный поэт, писец, Тартюф, олицетворяющие судьбу интеллектуала в эпоху бидермейера, с которой Даверио сравнивает современную и нелюбимую им единую Европу. Выбор картин для покоев Хозяина и Хозяйки прозрачно намекает на мизогинию: в мужской спальне — дары волхвов и красота юности, в женской — скорбь, кошмар, медитация, смерть. Также спальня Хозяина украшена работой Себастьяна Штоскопффа Vanitas, которая напоминает Даверио эльзасское детство — ночлеги в домике егеря, где на столике возле кровати соседствовали Библия и череп.
Экскурсию по своему сочиненному дому Даверио завершает в Музыкальной комнате. Вне всякого сомнения, эта глава — лучшая в книге: автор увлекательно, эрудированно и убедительно излагает краткую историю европейской музыки вплоть до Моцарта на живописнейших примерах. Страницы эти ценны прежде всего объективностью, но даже и пристрастия владельца воображаемого музея заслуживают благосклонного внимания.
Паоло Веронезе. «Брак в Кане Галилейской». 1562-1563. Фото: Издательство Слово
Более полувека назад писатель и министр Андре Мальро сделал щедрый подарок искусствоведам и кураторам. Размышляя о культурном взаимодействии эпох и синкретизме знания, он придумал концепцию воображаемого музея. Его идею подхватили; как пример можно вспомнить выставки 2012 и 2016 годов под таким заглавием в ГМИИ имени А.С.Пушкина. Или вот Филипп Даверио. Неутомимый популяризатор искусства и космополит, родившийся во Франции, прославившийся в Италии и тяготеющий к Англии, вообразил собственный музей. Он оттолкнулся, в частности, от языкового нюанса.
Немецкий директор музея, находясь в своем кабинете, говорит: «Я в доме», — а итальянский: «Я на работе». И Даверио придумал «ребяческий» эскиз дома-музея, строительными материалами которого стали его вкус, память и каприз.
Это усадьба в английском стиле («Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во), усилиями фантомного хозяина превращенная в картинную галерею. Хронологические рамки экспозиции — от Джотто до Эдуарда Мане с исключениями (например, с помпейской фреской и Фрэнсисом Бэконом). Уже выбор живописи для холла демонстрирует приоритеты автора — это предсказуемые Италия и Нидерланды. В прихожей первую скрипку играют венецианские ведуты; в библиотеке идеальные города Пинтуриккьо и Яна Вермеера соперничают с фантастическими мирами Иеронима Босха и Питера Брейгеля Старшего, а в обеденном зале роскошь и интеллект Паоло Веронезе («Брак в Кане») и Караваджо — с разнообразием голландских натюрмортов. В Большой гостиной царствуют Боттичелли и Симонетта — Венера, а в Малой — пейзажи с руинами Италии. Стержнем церкви служит не Изенгеймский алтарь с его причудливым символизмом, но мертвый, трупного цвета Иисус кисти Джотто. Но и другие школы не оставлены совсем в небрежении. Испанская империя представлена в столовой, кухне и погребе (вакхическая эротика Диего Веласкеса), экзотические пейзажи Гудзонской школы — в Зале для игр и курьезов, в саду расположились галантные французы «старого режима», а в спальнях — вавилонское смешение народов.
Попав в воображаемый музей, читатель вправе задуматься о его хозяине. Рассмотрев уже на первых страницах план дома и увидев отдельные покои для Повара и Любовника, он должен вспомнить живописные фильмы Питера Гринуэя. К сожалению, эта сюжетная линия ограничивается странным намеком на роман между Поваром и Любовником и повисает в воздухе, словно Ганимед — персонаж картины Рембрандта как раз из спальни Любовника. Сравнением Хозяина с вором Даверио обнаруживает, пожалуй, свои левые взгляды, хотя логичнее было бы представить владельцем американского миллионера конца XIX века.
Даверио Ф. Воображаемый музей / Пер. с итал. И. Волковой, М. Челинцевой. М.: Слово/Slovo, 2018.
Разумеется, истинным хозяином дома является автор. Возможно, он поместил в музей свой портрет — это «Данте» Йоса ван Гента из Лувра, «мрачного, несомненно реакционного, объективно неостроумного и устремленного лишь в прошлое». Картина некогда принадлежала жестокому феодалу Федерико да Монтефельтро, увековеченному — с одним глазом и без части носа — Пьеро делла Франческа. Среди деталей интерьера на картине Даверио отмечает арку в виде раковины (арка Януса в Риме) и яйцо страуса (в Средневековье птицу считали гермафродитом), трактуя их как символы Девы Марии. Балкон музея автор украшает несчетными портретами кардиналов — людей, не имеющих пола (по Марселю Прусту). Ядром экспозиции библиотеки становятся персонажи Карла Шпицвега: книжный червь, бедный поэт, писец, Тартюф, олицетворяющие судьбу интеллектуала в эпоху бидермейера, с которой Даверио сравнивает современную и нелюбимую им единую Европу. Выбор картин для покоев Хозяина и Хозяйки прозрачно намекает на мизогинию: в мужской спальне — дары волхвов и красота юности, в женской — скорбь, кошмар, медитация, смерть. Также спальня Хозяина украшена работой Себастьяна Штоскопффа Vanitas, которая напоминает Даверио эльзасское детство — ночлеги в домике егеря, где на столике возле кровати соседствовали Библия и череп.
Экскурсию по своему сочиненному дому Даверио завершает в Музыкальной комнате. Вне всякого сомнения, эта глава — лучшая в книге: автор увлекательно, эрудированно и убедительно излагает краткую историю европейской музыки вплоть до Моцарта на живописнейших примерах. Страницы эти ценны прежде всего объективностью, но даже и пристрастия владельца воображаемого музея заслуживают благосклонного внимания.
Комментариев нет:
Отправить комментарий