«У лукоморья дуб зелёный...» Строки Пушкина появились не просто так, а на волне моды, выросшей из философского течения его времени — славянофилии. К началу девятнадцатого века образованный слой общества стал настолько европейским по всем параметрам, что идея любить нечто славянское, от еды и песен до истории, была почти революционной. Но порой это принимало гротескные формы.
Славянофилию обычно противопоставляют западничеству, идеологии и философии, которые были направлены в то время на, как бы сказали сейчас, глобализацию на основе культуры Европы. Впрочем, эти названия очень условно. Славянофилия распространена была и в западных странах, там, где жили чехи, словаки и родственные им национальные меньшинства; многие славянофилы полагали, что культура славян — одна из основных европейских культур и должна восприниматься как равноценная доминирующим «галльской» (французской), британской и германской (испанская и итальянская культуры считались окраинными). Многие славяне были заодно панславистами — выступали за большой славянский союз и культурные заимствования друг у друга.
Российские славянофилы отличались от своих чешских собратьев тем, что полагали основой альтернативной европейской культуры православие. Впрочем, они и славянофилами поначалу себя не называли — это было прозвище, данное им западниками, прозвище, которое должно было быть обидным.
В любом случае, славянофилы старались бороться с глобализацией собственным примером, активно воскрешая исконную культуру, родной язык, быт, одежду и даже мифологию. И порой старались немного слишком сильно.
Картина Бориса Зворыкина.
Альтернативная мода
Очень часто славянофилы обращали на себя внимание уже одеждой. В их среде нередко популярны были элементы сербского или польского костюма. Правда, на второй смотрели с подозрением: «поляк» был постоянным синонимом «мятежника», и некоторые элементы польского костюма позже вообще запретили. Тем не менее, в первой половине девятнадцатого века можно было встретить мужчин в конфедератках (польских шапках) и куртках «с лапками».
Тонкость ситуации в том, что и конфедератки, и узор на куртках были в польской культуре заимствованиями, притом у совершенно неславянских народов. Конфедератки изначально носили польские татары (довольно много татар при падении Золотой Орды переметнулось в Великое Княжество Литовское и досталось Польше по наследству). Куртки «с лапками» вошли в Польше в моду при Стефане Батории, он же Иштван Батори, короле родом из Венгрии (и потому называлась обычно венгеркой), а в Венгрии они появились как подражание турецкой моде (при том, что венгры с турками воевали, они охотно перенимали у них многое). Впрочем, и в Турцию куртки и кафтаны «с лапками» попали из будущей Абхазии.
С конфедераткой были сложности: её носили польские сепаратисты, а также те, кто поддерживал их претензии российскому императору.
Другие славянофилы пытались ходить в откопанных допетровских фасонах — длиннющих, богато украшенных кафтанах, сапогах с загнутыми носами, боярских и стрелецких шапках. Увы, но, к их обиде, в этих костюмах их постоянно принимали не за патриотов, а за сотрудников персидского посольства или купцов из Персии же.
Впрочем, надо сказать, допетровская мода в высших кругах имела действительно восточное происхождение. Восточные фасоны начали проникать в древнерусские княжества ещё после принятия Владимиром Святым христианства и женитьбе на византийской царевне; вместе с экспансией князей Киевских на восток приходила и мода.
Но главный поток заимствований с востока случился позже, когда монголы объединились в Золотую Орду и организовали Великий Шёлковый Путь, большую, безопасную, регулярно проходимую караванную тропу. Восточные фасоны, ткани и украшения хлынули на запад. Русские крестьяне притом сохраняли свою исконную моду, но о ней славянофилы даже не задумывались — пока часть из них не превратилась в так называемых народников, новое идеологическое течение.
Попытки возвращать в обиход допетровский костюм понимания у широких масс не получили.
Альтернативная мифология
Весь восемнадцатый век было принято поминать в разных контекстах, чисто как символы и аллегории, античных богов. Например, Екатерину постоянно сравнивали с Минервой (Афиной), про влюблённых говорили, что они подчинились власти Венеры (Афродиты) или Амура (Эрота), посланника могли назвать Меркурием (Гермесом).
Славянофилы предпочитали использовать как аллегории не «общих», популярных по всей Европе, богов Рима и Греции, а своих, родных, исконных. Они разыскивали их следы, писали о них очерки, посвящали им стихи. Правда, поскольку думать они продолжали по инерции исключительно в рамках и шаблонах общеевропейской культуры, то им казалось. что славянский пантеон обязан на сто процентов совпадать с античным, повторять его иерархию и сюжеты, дублировать его богов.
В результате в поисках этой клонированной иерархии и двойников античных богов многие божества были буквально выдуманы на ровном месте — а потом стали популярны настолько, что и сейчас не все знают, что эти боги и богини относятся к новоделам, состряпанным в подражание римскому пантеону как единственно правильному образцу.
Лель и Лада в исполнении художника Андрея Клименко.
Так, оказались выдуманы «боги любви» Лель и Лада — чтобы были свои, славянские Амур и Венера. Перун был назначен верховным богом, поскольку в античных пантеонах был верховный бог и воспитанные на Зевсе и Юпитере славянофилы даже предположить не могли, что для славян могли существовать равновеликие важные божества и что, если верховный бог был, то необязательно тот, который похож на Зевса.
На волне интереса к древнерусскому и общеславянскому Пушкин написал такие свои произведения, как «Руслан и Людмила» и «Сказку о золотом петушке». Что характерно, в обеих стихотворных повестях фигурируют персонажи явно тюркского происхождения (тот же Руслан). А некоторые сказки от Пушкина — это перенос сюжетов из немецкого фольклора на славянскую почву, поскольку в его времена предполагали, что мифы и сказки народов полностью дублируют друг друга и иначе быть не может.
Руслан и Людмила на иллюстрации Николая Кочергина.
Альтернативный русский язык и русские имена
Среди прочего, многие славянофилы боролись с заимствованиями из европейских языков, предлагая или заимствовать из других славянских языков, или употреблять по-новому устаревшие слова, или формировать неологизмы исключительно из славянских корней.
Этот подход не совсем уж странен. Он привёл к тому, что мы называем самолёт самолётом, хотя изначально это обозначение разновидности парома, или паровоз называли паровозом, соединив два родных корня. Но порой он доходил до таких крайностей, что по поводу славянофильства в языке острили: «Хорошилище грядет из ристалища на позорище по гульбищу в мокроступах и с растопыркой». Это означало — «Франт идет из цирка в театр по бульвару в галошах и с зонтиком», с заменой всех нерусских (и даже одного русского) корней.
Зато именно славянофилы подарили нам имена, которые станут популярны в двадцатом веке. Пушкин ввёл Людмилу — чешское имя, в Российской Империи бывшее не в ходу. Востоков, урождённый Александр-Вольдемар Остенек, немец-славянофил, составил имя Светлана, которое затем сделал очень популярным Жуковский.
Карл Брюллов. Гадающая Светлана.
Некоторые пытались переводить данные им при крещении имена греческого происхождения, но в среде дворянства популярны были такие имена, переводы которых на русское ухо не ложились. Например, Александры пытались представляться Людоборами, но это не прижилось.
Борьба шла не только за отдельные корни, но и за приставки и суффиксы! Например, считалось, что «контр» и «анти» надо заменять на «противу» — то есть, не контрпродуктивно, а противупроизводительно. Досталось даже суффиксу «ш», пришедшему из немецкого и обозначавшему изначально чью-либо жену, а к концу девятнадцатого века — уже и женщину в какой-либо профессии (докторшу, например). Одна из первых женщин-корректоров вспоминает, что славянофилы упорно произносили её профессию с исконно-славянским суффиксом «к»: корректорка, в то время, как все остальные звали корректоршей.
Источник: https://kulturologia.ru/blogs/220519/43185/
Комментариев нет:
Отправить комментарий