Марина Ивановна Цветаева - одно из наиболее известных имен Серебряного века.
Среди сборников стихов следует отметить «Лебединый стан», «Вечерний альбом»,
«Волшебный фонарь», «Версты», «Ремесло», «После России».
Однажды
мать Цветаевой, Мария Александровна, записала в дневнике следующие строчки:
«Четырехлетняя моя Муся ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, -
может быть, будет поэт?». Как показало время, пророчество сбылось, хотя Мария
Александровна всегда хотела, чтобы дочь стала музыкантшей, и с ранних лет
обучала девочку музыке. Мария Александровна также знала несколько иностранных
языков, прекрасно разбиралась в живописи и литературе. Отец Марины, Иван
Владимирович Цветаев, являлся профессором Московского университета. Он
запомнился Марине как добродушный, всегда занятый делами человек.
Марина росла в атмосфере любви и взаимопонимания. У нее было настоящее детство с елками, маскарадами, театрами и выездами на дачу. Так воспитывали детей из дворянских семей на протяжении ста лет, и естественно, что, когда Мария Александровна заболела чахоткой, семья исколесила всю Европу в поисках оптимального для самочувствия больной климата. Однако юную Цветаеву не привлекали ни знаменитые музеи, ни редкие книги. Казалось, что она всегда пребывала в мире собственных фантазий и иллюзий.
Для Марины была характерна гиперчувствительность, она всегда влюблялась в предмет своего интереса. Причем это одинаково относилось как к представителям мужского пола, так и к ближайшим родственникам. Марина создавала культ предмета своей страсти и подобное мироощущение пронесла через всю жизнь. Ее собственнические инстинкты и всепоглощающая любовь требовали выхода и нашли его, по-видимому, в стихах.
Марина росла в атмосфере любви и взаимопонимания. У нее было настоящее детство с елками, маскарадами, театрами и выездами на дачу. Так воспитывали детей из дворянских семей на протяжении ста лет, и естественно, что, когда Мария Александровна заболела чахоткой, семья исколесила всю Европу в поисках оптимального для самочувствия больной климата. Однако юную Цветаеву не привлекали ни знаменитые музеи, ни редкие книги. Казалось, что она всегда пребывала в мире собственных фантазий и иллюзий.
Для Марины была характерна гиперчувствительность, она всегда влюблялась в предмет своего интереса. Причем это одинаково относилось как к представителям мужского пола, так и к ближайшим родственникам. Марина создавала культ предмета своей страсти и подобное мироощущение пронесла через всю жизнь. Ее собственнические инстинкты и всепоглощающая любовь требовали выхода и нашли его, по-видимому, в стихах.
ОДНАЖДЫ на коктебельском пляже Цветаева сказала своему другу, поэту Максимилиану Волошину: «Макс, я выйду замуж за того, кто угадает, какой мой любимый камень». Так и случилось. Молодой москвич Сергей Эфрон — высокий, худой, с огромными «цвета моря» глазами — подарил Марине в первый же день знакомства генуэзскую сердоликовую бусину, которую Цветаева носила потом с собой всю жизнь.
В 19 лет Марина вышла замуж за Сергея Эфрона. Их знакомство состоялось в Коктебеле, где Марина отдыхала вместе с четой Волошиных. Сестра Цветаевой Ася писала, что в первые годы семейной жизни Марина выглядела счастливой. С Сергеем она, наконец, сумела вырваться из мира неземных фантазий, где до сих пор пребывала, и испытать простые человеческие чувства.
Сергей Яковлевич Эфрон, согласно воспоминаниям современников, был веселым и жизнерадостным человеком, душой любой компании. Но в то же время он всегда знал грань дозволенного в разговорах и никогда ее не переступал. Ему было предназначено стать мужем гениальной поэтессы, и он с достоинством нес эту нелегкую ношу.
Восторженная Цветаева написала Василию Розанову: «Наша встреча — чудо, мы никогда не расстанемся». Однако первая же разлука Марины и Сергея растянулась на долгих три года. После революции привычный мир рухнул. Сергей Эфрон, только что окончивший юнкерское училище, отправился на Дон, где формировались отряды Добровольческой белой армии. Марина осталась в Москве одна с двумя дочерьми. Чего только не довелось пережить Цветаевой за эти годы.
Поэтессе пришлось одной воспитывать двух дочерей и вести домашнее хозяйство, к чему она совсем не была готова. Чтобы спасти девочек от голодной смерти, она решилась на отчаянный шаг: отдала их в приют. Но вскоре они заболели, и Марина забрала старшую домой. Спустя два месяца младшая умерла в приюте. Для Цветаевой такой поворот судьбы стал тяжелым испытанием. Стихи поэтессы сразу потеряли свою звучность, мелодику, от которой так и веяло жизнью. Больше двух лет от Сергея не было никаких вестей. След его окончательно затерялся. Ходили слухи, что его расстреляли в Джанкое.
Через нескольких месяцев тягостного ожидания Цветаева решила передать письмо за границу на случай, если Сергей Эфрон вдруг объявится. «Если Вы живы - я спасена. Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы, - и лбом - руками - грудью отталкиваю то, другое. - Не смею. - Все мои мысли о Вас… Если Богу нужно от меня покорности - есть, смирения - есть, - перед всем и каждым! - но, отнимая Вас у меня, он бы отнял жизнь».
Однажды в вагоне поезда, мучаясь в полной неизвестности о судьбе мужа, она написала ему — живому или мертвому — в тетрадку письмо: «Если Бог сделает это чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака».
Чудо свершилось! 1 июля 1921 года после трех с половиной лет разлуки и двух лет полной неизвестности Цветаева получает от мужа первое письмо: «Все годы разлуки — каждый день, каждый час — Вы были со мной. Я живу только верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни!»
Для Цветаевой не было сомнений — нужно ехать к мужу! Так началась эмиграция. Сергей Эфрон, храбрый и мужественный солдат, прошедший с белой армией весь трудный путь от Дона до Перекопа, оказался совершенно неприспособленным к повседневности. Никакой профессией или практической хваткой он не обладал, да и особых усилий к поиску работы не прилагал. У него было много идей — но ни одна из них не осуществилась. Он хорошо писал, но не хотел быть посредственным литератором при гениальной жене, издавал интересные журналы, но они тут же прогорали, увлекался кинематографом, снимался статистом в кино — но это так и не вылилось ни во что конкретное.
Цветаева в поисках литературного заработка билась как рыба об лед. Но денег катастрофически не хватало. «В Париже бывали дни, когда я варила суп на всю семью из того, что удавалось подобрать на рынке», — вспоминала потом Цветаева.
И все же Эфрон был ей не только дорог, но и нужен. Он не смог освободить ее от нужды, но был ей опорой в другом, очень важном. «Я с вызовом ношу его кольцо!» — гордо написала Цветаева в своем знаменитом стихотворении.
В ее жизни, полной падений и взлетов, было только одно постоянное и неизменное — Сергей, семья. Там она могла укрыться от штормов и бурь, прийти в себя после бурных романов и увлечений, которые она ни от кого не скрывала и которые, не щадя самолюбия мужа, так щедро описывала в своих произведениях.
Цветаева принялась за устройство быта. Ей приходилось стирать, убирать, искать на рынке дешевые продукты. Друзьям она сообщала: «Живу домашней жизнью, той, что люблю и ненавижу, - нечто среднее между колыбелью и гробом, а я никогда не была ни младенцем, ни мертвецом». Но бытовая неустроенность стала лишь первой пробой характера. Здесь Марина пережила самые сладостные и мучительные сердечные муки, которые ей когда-либо приходилось испытывать. Константин Родзевич, друг Сергея, увидел в Цветаевой не просто поэта, а женщину, прекрасную, земную, полную живительной энергии. Он никогда не старался казаться лучше и тоньше, чем был на самом деле, что и покорило уставшую от семейных неурядиц Цветаеву.
Но скоротечный роман продолжался не более трех месяцев. «Произошел не разрыв — расхождение. Я предпочел налаженный быт», — пояснил Родзевич любопытствующим и женился на другой.
Это решение устроило всех. Марина и Сергей уехали в Париж. Константин Родзевич прожил яркую и интересную жизнь: сражался в Испании в рядах интернациональных бригад, во время оккупации Франции участвовал в Сопротивлении… Но в старости, оглянувшись на свою, так бурно прожитую жизнь, Константин Родзевич понял, что три коротких месяца, которые связывали его с Цветаевой, были самыми главными в его жизни. Со временем Родзевич признается: «Именно по моей слабости наша любовь не удалась. У меня, стоящего на бездорожье, не было возможности дать ей то, что она ждала. Она меня тащила на высоты, для меня недосягаемые. Мне было тяжело быть ненастоящим… Марина дала мне большой аванс. Все это выкристаллизовалось теперь. Сейчас я люблю ее глубже и больше».
Чувственная натура Цветаевой давала о себе знать и позже, но чаще это проявлялось в письмах, которые Марина писала своим корреспондентам. Поэтесса просто не мыслила себе жизни без любовных переживаний. Страсть занимала все ее существо, вдохновляла на творчество. Например, известно, что Борису Пастернаку она писала интимные письма, хотя почти с ним не встречалась. Переписку пришлось прекратить по настоянию жены Пастернака, которая не могла поверить, что незнакомая женщина может быть такой откровенной.
Цветаева, как уже отмечалось выше, не могла представить себе жизнь без влюбленности, в противном случае она лишилась бы источника для творчества.
В 1925 году у Марины Цветаевой родился сын, и вскоре семья переехала во Францию. Здесь Марина еще сильнее почувствовала тиски нищеты. Даже ее друзья заметили, что она постарела и не следит за собой. Однако на пальцах все так же блестели дорогие перстни, словно бросая вызов окружающей бедности. В конце концов некоммуникабельность Марины привела к тому, что они с Сергеем оказались в изоляции. Семья перебивалась на подачки друзей и вымаливаемое каждый год пособие из Чехии.
Усталость от домашних неурядиц все нарастала. Утро Марина вынуждена была проводить в хлопотах по дому, а ведь в это время так хотелось писать. Некоторые ее произведения печатались, но после жесткой цензуры, что Марину просто выводило из себя. Сергей Эфрон к этому времени начал заниматься прокоммунистической деятельностью. Он пытался обеспечить себе возвращение на родину. Он обратился в советское посольство, однако разрешения на выезд не получил. Одним из условий благополучного переезда в Россию было обязательное участие в деятельности НКВД. Тень осуждения пала и на поэтессу. Цветаеву перестали навещать друзья, и постепенно она начала осознавать, к чему может привести поспешное решение мужа.
Однако время не стояло на месте. В лице дочери Али Марина Цветаева также не могла найти единомышленника. Повзрослевшая Аля разделяла взгляды отца. Даже маленький сын Мур, чувствуя настроение взрослых, просил маму переехать в Россию. Теперь Цветаева верила только своему таланту. Она жила надеждой, что со временем сын станет на ее сторону и, более того, займет ее место. Видимо, такова была судьба Марины Цветаевой, что никто из детей не унаследовал ее дарования.
Один за другим уезжали члены семьи: сначала Аля, а затем и Сергей, привлеченный ее восторженными письмами. О деятельности мужа и дочери Цветаева даже не подозревала. Когда в октябре 1939 года ее вызвали на допрос по поводу убийства агента НКВД Игнатия Рейсса, она не переставала твердить о честности и порядочности мужа. Французские служители закона с удивлением смотрели на женщину, которая с воодушевлением начала цитировать Корнеля и Расина. Допрос так им ничего и не дал, и они были вынуждены отпустить несчастную, которая находилась на грани помешательства.
По приезде в Москву семья поселилась на даче НКВД Болшево, однако вскоре Алю и Сергея арестовали. Измученная Цветаева больше не могла творить. Теперь она жила только для того, чтобы собирать ежемесячные посылки в тюрьму мужу и дочери. Силы были на исходе, и 31 августа 1941 года поэтесса покончила жизнь самоубийством.
Комментариев нет:
Отправить комментарий