Музей, о котором знают немногие, или Судьба коллекции Барнса

Фонд Барнса (англ. Barnes Foundation) — небольшой художественный музей-галерея в Мерионе (США).

Казалось бы, да мало ли таких музеев — по всему миру их сотни тысяч.

Но этот музей необычный: в коллекции фонда — 181 работа Огюста Ренуара, 69 полотен Поля Сезанна, 59 полотен Матисса, 46 работ Пабло Пикассо, 21 — Хаима Сутина, 18 — Анри Руссо, 16 — Амедео Модильяни, 11 — Эдгара Дега, 7 — Ван Гога, 6 — Сёра, а также многочисленные картины других живописцев, включая Кирико, Рубенса, Тициана, Поля Гогена, Эль Греко, Франсиско Гойя, Эдуара Мане, Жана Гюго, Клода Моне, Мориса Утрилло и многих, многих других.

Коллекционер Альберт Барнс

Альберт Барнс собирался стать врачом — закончил Медицинскую школу Пенсильванского университета и отправился дальше изучать медицину в Берлине и фармакологию в Гейдельберге.

Именно в Гейдельберге он познакомился с Германом Хиллем и создал вместе с ним препарат Аргирол, оказавшийся чрезвычайно эффективным в лечении одного весьма распространенного тогда заболевания. Успех нового средства моментально сделал друзей миллионерами — они основали фармацевтическую компанию «Barnes and Hille», которая оказалась исключительно прибыльной.

Итак, проблема заработка была радикально решена и Альберт Барнс всерьёз заинтересовался искусством.

В 1912 году Барнс под под руководством Уильяма начал собирать свою коллекцию живописи.

Первыми картинами стали «Почтальон» Ван Гога и «Женщина с сигаретой» Пикассо, затем к ним добавились полотна импрессионистов.

Ван Гог, Портрет почтальона Жозефа Рулена

Прислушиваясь к советам друзей и собственному вкусу, он делал одно удачное приобретение за другим. Однажды он скупил 60 полотен малоизвестного тогда Хаима Сутина всего за $50 за картину. Кстати, именно Барнс «открыл» Амедео Модильяни.

Модильяни, портрет девушки с рыжими волосами

В 1922 году Барнс основал свой фонд, целью которого была поддержка образования в области искусства, в противоположность традиционной музейной деятельности.

Доступ к коллекции был строго ограничен, только небольшая её часть была открыта для публики, а для посещения требовалось личное разрешение Барнса.

Часто он отказывал в посещении очень известным людям. На запрос поэта Томаса Элиота, к примеру, Барнс ответил одним словом: «Nuts» (сумасшедший). С другими обходился несколько мягче, но всё же письмо с отказом подписывал с присущим ему специфическим юмором: Fidèle-de-Port-Manech — так звали его любимую собаку.

Жорж Сёра, Модели

Сокровища для избранных

С момента основания фонда его деятельность подчинялась строгим правилам, и главное из них — полное отсутствие публичности. Картины должны были оставаться неприкосновенными — в том же виде и на тех же самых местах, куда их поместил Барнс. Ни один из предметов коллекции не мог быть перемещен, продан или экспонирован в другом месте. Барнс запретил даже делать цветные репродукции с подавляющего большинства картин.

В 1961-ом году под давлением общественности и после многочисленных юридических битв был разрешен ограниченный доступ в галерею фонда — только два с половиной дня в неделю и не более 500 человек за этот период. Записываться (точнее, пытаться записаться) надо было заранее, минимум за две недели.

К сожалению, ограниченный доступ и запрет на публикации привели фонд к фактическому банкротству. Понадобилось несколько судебных процессов, и в конце концов судья Стэнли Отт (Stanley Ott) дал зеленую улицу на перемещение картин фонда в новое здание в центре Филадельфии.

Решение судьи вызвало многочисленные протесты, ведь воля Барнса была нарушена.

Новое здание в музейном дистрикте Филадельфии было открыто для публики в мае 2012 года, картины фонда Барнса снова стали частью мировой культуры, хотя и против воли эксцентричного коллекционера.

Судьба коллекции

Барнсу, как и любому коллекционеру, было небезразлично, что станет с картинами после его смерти. Одна мысль о том, что они могут покинуть его родной Мерион и что кто-то будет развешивать их по собственному разумению была для него невыносимой.

Барнс размещал картины по одному ему известному принципу. Полотна 15-го века могли соседствовать с авангардными произведениями Матисса, иногда картины объединял цвет, иногда геометрические размеры. Почему картины развешены так, а не иначе — и по сей день любимая тема экскурсоводов музея и искусствоведов.

Зал Ренуара, любимого художника Альберта Барнса

Казалось бы, что может быть проще — составить завещание и учредить трастовый фонд, где верные последователи будут педантично сохранять старые порядки. Коллекция останется закрытой для публики, разрешение на ознакомление с картинами будет даваться только в исключительных случаях (кучка студентов, изучающих искусство не в счет). Картины не смогут участвовать в выставках, будут запрещены цветные репродукции, остается закрытой история покупки картин — и так далее.

Барнс отнесся к вопросу серьезно — он слишком хорошо знал повадки филадельфийского истеблишмента и то, как работают «независимые» суды. Пример был перед его глазами. Его друг и известный адвокат Джон Джонсон завещал свою коллекцию городу с условием, что все картины останутся в его особняке. На коллекцию положили глаз кураторы и попечители филадельфийского художественного музея. В особняк зачастили пожарные, санитарные и прочие инспекторы. По их отчетам выходило, что здание только чудом еще не рухнуло, крыша течет и по комнатам бродит всяческая живность. Власти подали жалобу в суд и «независимый» судья принял нужное решение.

Барнс нашёл безупречный, как ему тогда казалось, выход. После его смерти фондом должен был управлять специальный комитет, в которой входили его жена Лора Барнс, верная помощница Виолетта де Мазиа и несколько других лиц, которым он доверял.

По мере «естественной убыли» членов комитета освободившиеся места должны были занимать представители университета Линкольна — ещё один эксцентричный ход непредсказуемого Барнса. Университет Линкольна был «черным» университетом, готовящим миссионеров для Африки. Выбор заведения был еще одним вызовом чопорному филадельфийскому обществу.

Деятельность фонда регулировал устав, продуманный до мелочей. В завещании предусматривалась возможность частичного открытия фонда, но только на один-два дня в неделю и строго в образовательных целях.

Отсчет нового времени для фонда начался 24 июля 1951 года, в день смерти основателя фонда — неутомимого Альберта Барнса.

Упрямство и эксцентричность Барнса сыграли с ним злую шутку. Власти графства установили знак «Стоп» рядом с его поместьем. Барнс безуспешно протестовал и даже судился. Проиграв в суде, Барнс принципиально не останавливался на этом знаке.

24 июля 1951 года Барнс, возвращаясь со своей фермы, он в очередной раз проехал знак без остановки и столкнулся с тяжелым грузовиком. Барнса выбросило из машины и он погиб на месте. Его любимая собака Фиделе долго никого не подпускала к его телу.

Паккард Барнса после столкновения

Атаки на фонд, закрытый для публики, начались еще при жизни Барнса. Дирижировал кампанией личный враг Альберта Барнса, владелец влиятельной газеты The Philadelphia Inquirer Вальтер Анненберг.

Враг номер один — Вальтер Анненберг

Через семь месяцев после смерти Барнса газета Анненберга подала на фонд в суд, требуя открыть коллекцию для широкой публики. Требованию предшествовала серия газетных статей, выставлявших фонд в неприглядном свете. Число разрешений на посещение фонда было сведено к минимуму, был введен запрет на посещение фонда детьми младше 12 лет, резко сократилось число студентов в образовательной программе.

Хотя этот суд газета проиграла, она добилась сдвига в общественном мнении — не в пользу фонда Барнса.

После смерти Барнса фондом практически управляла Виолетта де Мазиа — маленькая хрупкая женщина, верная помощница Барнса, часто сопровождавшая его в европейских поездках.

В истории отношений Виолетты де Мазиа с Барнсом и его женой, Лорой Барнс остается много недосказанного. Многие предполагают, что это был классический ménage à trois. В своей книге «Art Held Hostage» историк Джон Андерсон предполагает, что в роковой день 24 июля Барнс торопился в Мерион чтобы встретиться с Виолеттой.

Когда де Мазиа приняла управление фондом, поначалу никто не осмеливался возражать ей. Двери галереи по прежнему были плотно закрыты для историков и искусствоведов, попасть туда удавалось лишь единицам. Не существовало каталога фонда,де Мазиа запрещала делать цветные репродукции — Барнс считал, что цветные репродукции не могут передать оригинальные цвета и искажают впечатление от предмета искусства. Хотя техника полиграфии сильно улучшилась со времен Барнса, запрет оставался в силе вплоть до 1990-х годов.

Первым поворотным пунктом для фонда стал 1958 год. На этот раз в суд подал прокурор штата с тем же требованием — открыть коллекцию для публики. Давление было настолько мощным, что фонду пришлось уступить, тем более, что ограниченный доступ предусматривался в завещании Барнса.

Тем не менее, архивы фонда оставались закрытыми для исследователей, включая информацию о провена́нсе (фр. provenance) — истории создания и владения предметом искусства. В остальном фонд продолжал следовать правилам, установленным создателем фонда, в том числе запрету инвестировать средства в акции частных компаний.

Единственным финансовым инструментом, который признавал Барнс, были облигации государственных займов. В свое время Барнс удачно продал свою фирму и вложил все деньги в государственные бумаги незадолго до кризиса. Увы, то что работало в 1929-ом году, оказалось миной замедленного действия в 70-х и 80-х. Вызванная вьетнамской войной и нефтяным эмбарго инфляция уменьшила вложения фонда в несколько раз по сравнению с 1951 годом.

Несостоявшаяся распродажа и прочие новшества Ричарда Глэнтона

В 1988-м году умирает де Мазиа, последний «апостол» Барнса в фонде. Новым президентом становится Ричард Глэнтон, энергичный юрист, введенный университетом Линкольна в состав комитета.

Первым делом Глэнтон устроил прием в Мерионе. Мало того, что он нарушил этим строгие предписания, запрещающие подобные мероприятия, он еще и пригласил на него Вальтера Анненберга — злейшего врага Барнса.

Дальше — больше. Наиболее актуальной к моменту вступления Глэнтона в должность была проблема финансов фонда. Глэнтон предложил простое и эффективное решение проблемы — продать часть картин. Как бы отрицательно не относилась к ограничительной политике фонда местная общественность, сама идея даже частичной распродажи коллекции фонда вызвала активные протесты во всех слоях общества, даже Анненберг был против.

Когда предложение продать часть картин было снято, Глэнтон обратился в суд за разрешением нарушить другой пункт завещания Барнса: отправить картины в международное турне. Разрешение было получено и картины полетели в свое первое путешествие.

Выставки картин из собрания Барнса с огромным успехом прошли в Париже, Токио, Торонто и Вашингтоне. Турне несколько поправило финансовое положение фонда, и Глэнтон стал искать другие возможности заработка. Решение лежало на поверхности — поднять цены на билеты и увеличить посещаемость.

Мерион стал принимать посетителей шесть дней в неделю, автобусы прибывали один за другим. В конце концов, туристы надоели жителям соседних домов и они подали на фонд в суд.

Глэнтон, опытный юрист, рассчитывал на легкую победу, но соседи Барнса оказались людьми богатыми и влиятельными, тяжба затянулась. Не добившись успеха, Глэнтон стал разыгрывать расовую карту, обвинив жителей в принадлежности к Ку-Клукс-Клану присовокупив для верности упоминание, что все это еще и происки КГБ. В результате процесс затянулся на годы, судебные издержки превысили шесть миллионов, «съев» всю прибыль, полученную от зарубежных турне.

В итоге фонд проиграл, были установлены жесткие ограничения на посещение галереи. Посещение разрешалось два (точнее два с половиной) дня в неделю и число посетителей не должно было превышать 500 человек. К этому моменту коммерческая активность Глэнтона уже так раздражала членов комитета, что они почти единогласно проголосовали за его увольнение с поста президента.

Новый дом

Финансы фонда снова оказались в плачевном состоянии. Этим не замедлили воспользоваться крупные благотворительные фонды, целью которых был контроль за престижной коллекцией. Был образован консорциум, состоящий из Pew Charitable Trusts, the Annenberg Foundation и H. F. («Gerry») Lenfest’s foundation. Заправилой был все тот же Анненберг.

Консорциум предложил фонду 150 миллионов при условии, что в его комитет будут добавлены еще 10 мест и коллекция будет перемещена в центр Филадельфии. Увеличить число мест можно было только с согласия университета Линкольна, чтобы получить его, университету пообещали финансовую помощь в размере 50-ти миллионов. Чтобы окончательно развеять сомнения, в университет приехал прокурор штата и намекнул, что он может вплотную заняться финансовыми махинациями президента университета и его помощников. Дальнейшее было делом техники. Новые члены комитета единодушно проголосовали за переезд и «сиротский» судья Стенли Отт дал зеленую улицу перемещению коллекции в новое здание.

3-го июля 2011 года Мерион закрыл свои двери.

Новое здание фонда

Как же отнестись ко всей этой истории с высоты прошедших лет?

С одной стороны, с фондом поступили некрасиво, была нарушена воля его создателя. С другой стороны, картины долго оставались заложниками и были потеряны для нескольких поколений.

Можно ли было найти решение, которое бы устроило всех? Сомнительно.

Ясно только одно, картины все так же прекрасны как и сто лет назад, когда они оказалась на стенах в залах Мериона благодаря неутомимому Альберту Барнсу.