Любовная магия не осталась в Средневековье. Интерес к ней не смогла перебить даже Инкивизиция, когда, наконец, отвлеклась от еретиков на колдунов и ведьм. Начиная от эпохи Возрождения и до наших дней, любовная магия волновала людей, появлялась в произведениях искусства и отравляла реальную жизнь.
Инквизиция! Не ждали?
В 1484 году папа Инокентий VIII выпускает буллу о необходимости уничтожения ересей и колдовства в Рейнской области, тем самым официально признавая магию не суеверием, а реально существующим явлением. Но настоящая охота на ведьм развернулась позже, в шестнадцатом и семнадцатом веках. Гонения на колдунов породили не только страх перед ними и массовую истерию, но и послужили своеобразной рекламой колдовству: если ведьм и колдунов так боятся и преследуют, что-то в этом есть.
Убедившись в реальности колдовства, люди стали обращаться к ведьмам за решением своих проблем. И, конечно, просьбы приворожить любимых, или отсушить мужа от разлучницы, были очень частыми. О любовной магии говорится и в печально известном «Молоте ведьм» — кстати, написанное там разрушает легенду о том, что в колдовстве обвиняли преимущественно красавиц: напротив, Инсисторис пишет, что подозрения должны вызывать те случаи, когда муж уходит от красивой и уважаемой женщины к той, которая подобными достоинствами похвастаться не может. Тут уже, по мнению рьяного инквизитора, без чертовщины не обходится. Но даже авторы этого безумного трактата считали, что чувства колдовством вызвать невозможно. Дьявол не может породить любви, он способен только помутить разум человека — тогда и случаются всякие беды.
Одним из знаменитых процессов, посвященных любовным чарам было дело Урбена Грандье, священника, обвиненного в дьяволопоклонстве. Однажды настоятельница луденского монастыря увидела, что через монастырскую стену перекинута ветка с прекрасными розами. Она вдохнула аромат и мгновенно воспылала страстью к Урбену Грандье, красивому, нестарому еще священнику. Другие монахини, почувствовав аромат, тоже мгновенно влюбились в него же. Вскоре уже весь монастырь томился от любовной тоски, бедняжки валились в изнеможении, рвали на себе одежды и призывали Урбена.
Следствие быстро раскрыло преступление, выявив сообщников священника: Сатану, Люцифера, Астарота, Левиафана и Вельзевула. Подельники (устами монахинь) показали, что несчастный Урбен действительно приворожил целый монастырь, при помощи роз, которые опрыскал любовным эликсиром, сваренным из собственной крови и спермы, сожженной облатки и сердца невинного младенца. Продиктовали они и текст договора с нечистым.
Хотя Урбен ни в чем не сознался, даже под пытками, его вину сочли доказанной. Тем более, моральный облик у священника был неважный: он и правда был большим дамским угодником, с одной из любовниц даже обвенчался (сам венчал, сам был женихом). Но главное — он с неуважением относился к самому кардиналу Ришелье, а это было совсем непростительно. Собственно, из-за последнего обстоятельства он и был обречен. Несмотря на очевидно смехотворные «улики» и «показания», Урбена Грандье признали колдуном и осудили на сожжение.
Как продавщица приворотных зельев прокололась на королевской любовнице
Самый нашумевший случай применения любовной магии в 17 веке расследовался не инквизицией, а светской властью. Жила в Париже некая мадам Монвуазен (она же Ла Вуазен). Дочь обедневшего дворянина, она вышла замуж за ювелира. Родила дочь Мари-Маргариту, потом овдовела. Денег муж оставил ей немного и она принялась торговать «порошком наследства» — так изящно в ту эпоху именовали яды. Подрабатывала госпожа Ла Вуазен и торговлей приворотными зельями, и абортами. Именно яды ее и сгубили. Парижская полиция напала на след отравителей. Потянув за ниточку, вышли и на Ла Вуазен.
Следствие длилось три года. Клиентами ювелирши-отравительницы оказались многие высокопоставленные особы: маршал Люксембург, графиня Суассонская, герцогиня Бульонская. И маркиза де Монтеспан — официальная фаворитка короля.
Ее звезда к тому времени уже закатывалась. Людовик Четырнадцатый был весьма любвеобилен, к тому времени его пассией была юная герцогиня де Фонтанж. Желая удержать короля, маркиза обратилась к Ла Вуазен. Судя по показателям свидетелей и соучастников отравительницы, маркиза покупала приворотные зелья (состоявшие из крови летучих мышей, кротов, менструальных выделений, шпанской мушки, вина и трав) и заказывала черные мессы, дабы навсегда приворожить короля.
Черные мессы служил некий аббат Гибур, сообщник Ла Вуазен. Вместо алтаря использовалось тело обнаженной женщины, во время обряда в жертву приносили некрещеного ребенка. Во дворе Ла Вуазен обнаружили не менее двух с половиной детских тел — впрочем, среди них были и недоразвитые эмбрионы, так что это может быть свидетельством не жертвоприношений, а убийств нежелательных младенцев при родах и абортах. На допросах соучастники отравительницы утверждали, что мадам Монтеспан сама изображала алтарь и даже резала несчастных младенцев. Против нее самой черные мессы тоже заказывали — аббат Гибур приветствовал самых разных клиентов и охотно совершал обряд для тех, кто желал низвержения маркизы.
В феврале 1680 Ла Вуазен была сожжена на Гревской площади. По этому процессу казнили еще около тридцати человек. Кто-то из нежелательных свидетелей исчез без следа, наиболее высокопоставленным лицам удалось отделаться изгнанием.
Маркиза де Монтеспан не была осуждена, но ее репутация погибла безвозвратно. Ей приписывали не только любовную магию, но и желание отравить короля и его новую любовницу. Когда герцогиня де Фонтанж скончалась, пошли слухи, что маркиза до нее все же добралась (настоящей причиной смерти, скорее всего, был плеврит). Была ли метресса на самом деле виновна? Многие считают, что нет, просто ее враги удачно воспользовались ситуацией. Сейчас уже трудно добраться до истины: самые скандальные документы король повелел изъять из дела и сжечь, а самых важных свидетелей — держать в пожизненном заточении. Но в литературе и кинематографе имя Франсуазы-Атенаис де Монтеспан уже неразрывно связано с приворотом, черными мессами и страшными преступлениями. Как имя Сальери — со смертью Моцарта.
Век разума... и искусств
В восемнадцатом-девятнадцатом веках верить в ведьм было уже просто стыдно. По крайней мере, мало-мальски образованному человеку и в открытую. Многие, разумеется, продолжали верить в испытанные бабушкины средства. Но в литературе и искусстве любовная магия встречается либо в откровенно-фантастических сюжетах (Кандида у Гофмана против воли влюбляется в крошку Цахеса, это побочное действие его волшебных способностей), либо преподносится как обман — случайный, или намеренный. В опере «Любовный напиток» Доницетти волшебное зелье оказывается обычным вином, которое продает герою шарлатан. Все заканчивается хорошо: подвыпивший юноша ведет себя более смело и раскованно и становится привлекательнее, а неожиданное наследство, которое на него свалилось, превращает бывшего неудачника в завидного жениха.
Трагично закончилась другая оперная история, тоже закрученная вокруг мнимого приворота — «Царская невеста», по драме Льва Мея. Влюбленный в героиню князь подсыпает ей приворотного зелья, но не знает, что любовница из ревности подменила его на отраву. Историческая Марфа Собакина действительно умерла всего через две недели после свадьбы, ходили слухи о ее отравлении, но любовное зелье — вымысел девятнадцатого века.
Если действие относилось к прошлому, герой мог пользоваться любовным зельем, при этом не будучи ни наивным, ни глупым. Так Ла Моль у Дюма обращается к мэтру Рене, дабы влюбить в себя королеву Марго. Но Дюма успевает сообщить читателю, что Маргарита к тому времени уже заинтересовалась героем, так что мистики в романе нет (видения королевы-матери можно отнести к плодам ее воображения). Правда, восковая кукла, проткнутая булавкой, потом сыграет зловещую роль: Ла Моля обвинят в желании извести короля. Обряды для того, чтоб вызвать любовь и для того, чтоб убить, бывали схожими.
Это не значит, что мистицизма стало меньше. На место колдунов прошедших эпох пришли более утонченные «маги», «посвященные», наследники «древних традиций». Граф Сен-Жермен, например, уверял, что получил посвящение в древнем Египте, то ли в Аравии. Именно в древнем: граф, рассуждая о христианстве, иногда «проговаривался»: «И вот я ему говорю...», имея в виду Христа.
Позже, когда Египет перестанет быть для европейцев столь таинственным, «традиции» будут унаследованы из Тибета, Индии, а то и Атлантиды. Переиздавались работы оккультистов прошлого — Джона Ди, Келли. Печатались советы по изготовлению амулетов, в том числе и любовных.
Правда, вместо лягушачьих костей, или сердца ласточки, предлагали носить специально изготовленные кольца с «камнями Венеры» (например, гелиотропом), на которых гравировали специальные символы. Но в литературе подобная магия отразилась мало. Если в авантюрных романах и присутствуют какие-то «любовные зелья», то разве что афродизиаки, да и то их готовят не маги, а, например, зловещие доктора, вроде Катцеля в «Петербургских трущобах». Его эликсир способен вызвать не любовь, а только влечение (в экранизации несчастной Бероевой подсыпают сильное снотворное, видимо, сценаристы решили, что непонятный эликсир страсти будет выглядеть слишком нелепо).
К кому-кому надо было приворожить?
Даже многие оккультисты и мистики относятся к любовным чарам скептически. Элифас Леви относит их к «колдовству», которое считает, в отличие от магии, отвратительным. И все же как минимум одна попытка сотворить любовную магию и совместить ее с литературным процессом была.
Нина Петровская родилась в семье чиновника. Закончив гимназию, выучилась на зубного техника. Но спокойное существование ее не привлекало: хотелось творить, общаться с интересными людьми, жить богемной жизнью. Все это она получила с лихвой, став женой Сергея Соколова (Кречетова) — поэта, основателя и главного редактора журнала «Гриф». Нина писала рассказы, печаталась в «Грифе» и других символистских изданиях, помогала мужу в работе и была хозяйкой литературного салона.
Были и романы. После того, как ее оттолкнул Андрей Белый, Нина, желая его вернуть, сблизилась с Валерием Брюсовым. Желая вернуть возлюбленного, она пошла по пути красавиц прежних эпох и решила прибегнуть к черной магии.
Ничего не вышло, хотя Брюсов исправно служил у себя на дому черные мессы. Конечно, младенцев при этом не убивали, но черные свечи, обнаженная женщина на алтаре, кощунственная служба — все это было. Сам Брюсов вряд ли верил в этот маскарад, но Нина, похоже, поверила. Или, как писал Ходасевич, «хотела верить».
Белого она не вернула, но влюбилась в Брюсова. Их роман тянулся семь лет. Его итогом стал «Огненный ангел», в героях которого угадываются Белый, Нина и сам Брюсов. Книга имела успех, а Нина пристрастилась к морфию, пыталась застрелить то ли Белого, то ли Брюсова, уехала за границу, сменила имя на Ренату, в честь героини «Ангела», и пыталась покончить с собой. Третья попытка удалась.
Источник: https://kulturologia.ru/blogs/240718/39815/
Комментариев нет:
Отправить комментарий